Читать онлайн книгу "Засекреченная война"

Засекреченная война
Геннадий Николаевич Майоров


Первая часть глобального и кропотливого научно-исследовательского проекта о трагической и победоносной истории Орловщины 1941-1943 годов. Автор, кропотливо изучавший и анализировавший архивные документы, свидетельства очевидцев и участников самой страшной войны XX века, обнародовал неизвестные ранее факты. Книга адресована всем, кто увлекается историей Отечества, а также тем, кто ее изучает: педагогам, историкам, студентам и экскурсоводам.





Геннадий Майоров

Засекреченная война



Замечательная книга известного орловского журналиста и писателя Геннадия Майорова «Засекреченная война. Неизвестные страницы истории Орловщины (1941–1943)», которая находится у Вас в руках, искренне порадовала всех любителей истории. Её автор давно известен орловской читающей публике не только как председатель Орловского Союза журналистов, но и как талантливый общественный деятель и популяризатор истории края.

Новая книга, написанная хорошим языком, сразу обращает на себя внимание добротным оформлением и оригинальностью подачи авторского материала.

Увлекательным новшеством издания является привлечение ранее неизвестных сведений, полученных в германских архивах, а также из документов частных коллекций. Это, несомненно, обогащает книгу бесценной исторической информацией, а также даёт возможность читателю обнаружить хронологически выверенные факты о событиях изученного периода.

Старинный город Орёл, имеющий величественную боевую историю, давно нуждался в таком издании. Особо следует отметить наличие почти на каждой странице книги документальных свидетельств, иллюстраций и исторических реконструкций, а также подборку уникальных старых фотографий, никогда ранее не публиковавшихся.

Книга, безусловно, отличается научностью – она вводит в краеведческий оборот колоссальный массив ранее неизвестных фактов, сопряжённых причинно-следственными связями. Она так же, по сути, является первой частью глобального и кропотливого научно-исследовательского проекта о трагической и победоносной истории Орловщины в 1941–1943 гг., что подтверждается и авторскими словами в эпилоге.

Всё это вселяет уверенность, что настоящее великолепное издание станет настольной книгой педагогов и исследователей истории Отечества, справочником экскурсоводов и гидов, наставительным чтением, развивающим у молодёжи чувство любви к малой Родине. Кроме того, изящество оформления и лёгкость подачи материала, безусловно, делают её незаменимым подарочным изданием, необходимость в котором в городе Орле и Орловской области особенно остро ощущалась в последнее время.

В.А. ЛИВЦОВ

Доктор исторических наук, профессор

Зам. председателя Центрального Совета Всероссийского общества охраны

памятников истории и культуры (ВООПИК)

Заслуженный работник культуры РФ



Военную хронику у нас перелицовывают едва ли не с приходом очередного вождя. При этом постоянно изрекая: «Не дадим переписать историю!». И не мудрено, что зачастую молодым исследователям трудно отделить правду от вымысла. Потому что им, особенно в вузах, навязывают выводы разного рода кандидаты и доктора наук. Возможно, сами они честно писали свои диссертации и свято верят в то, что издали. Но в подавляющем большинстве эти научные труды основываются на советских источниках (других тогда не было да и

не позволили бы им обнародовать чуждые идеологическим тенденциям того периода мысли и обобщения). Сегодня возможностей беспристрастного изучения прошлого гораздо больше. Но когда начинаешь сравнивать позиции (если брать военное время) противоборствующих сторон, начинаешь анализировать ситуации, то выходит, что далеко не всё так однозначно, как нам рассказывают советские историки. К тому же многие трагические страницы Великой Отечественной войны долгие годы оберегались грифом «совершенно секретно». Впрочем, и поныне придумываются разные причины, дабы не допустить к архивам

независимых краеведов.

Были в фальсификациях и корыстные интересы чиновников, не сумевших выполнить честно и до конца свой долг по защите Отечества. Так одна ложь порождала другую. Рассказывая о победах и триумфе на фронтах, советская пропаганда предпочитала не говорить о чудовищных ошибках и откровенном предательстве в верхних эшелонах власти. «Стрелочников» находили среди солдат и офицеров, в особо скандальных случаях перекладывали ответственность на боевых генералов…

Лично я преклоняю голову перед подвигом советского солдата, одолевшего фашизм в жестоком и беспощадном поединке, и, как правнук Георгиевского кавалера, как внук комиссара полка знаменитой Орловской дивизии, как сын ветерана Великой Отечественной, никогда не изменю семейной традиции возлагать цветы к подножию воинских обелисков 9 Мая. Однако считаю, что молодое поколение должно знать всю правду о войне, какой бы некрасивой она ни была. И поэтому в своих заметках о событиях 1941–1943 годов, происходивших на Орловщине, постараюсь быть максимально объективным в оценках, призывая в помощники документы и факты из разных источников, которых в моём архиве за десятки лет исследовательской работы собрано великое множество.

Пользуясь случаем, хочу отдать дань уважения, к сожалению, ныне покойному Матвею Матвеевичу Мартынову – чекисту и писателю, не побоявшемуся в застойные годы отделять зёрна от плевел. Напомню только, что М.М. Мартынов добился реабилитации ещё в середине 60-х годов прошлого века многих патриотов, 99 из которых, в основном посмертно, удостоены боевых наград…

А теперь – в путь. По страницам истории. По следам неизвестной и мало изученной войны, прокатившейся по Орловщине в середине XX века.

Автор

Майоро




1. Кто виновен в сдаче Орла?


Известно, что информационные войны обладают страшной разрушительной силой. Поэтому неприятельские стороны не стесняются в средствах. Но проходит время и последующим поколениям ненавязчиво подсовываются угодные власти версии тех или иных событий. Вот и

в истории Великой Отечественной войны немало искусственно созданных «белых пятен». И не только западные, но и наши идеологи пытаются всё «свалить с больной головы на здоровую». Отсюда рождаются небылицы, оправдывающие преступления власть предержащих. А те, кого гнобили и уничтожали незаконно, лишь по чьей-то прихоти или из мести, – они ведь уже ничего не смогут сказать в свою защиту. И нас начинает волновать вопрос: откуда и зачем прорастают зёрна исторического обмана?

Чтобы приблизиться к правде, для начала надо быть беспристрастным и независимым исследователем. Увы, советская пропаганда и её нынешние последователи действуют в угоду тем, кто не заинтересован в правде.

А порой они просто бездумно копируют чьи-то сознательно подброшенные выводы о тех или иных событиях. Сегодня, в эпоху открытых и доступных соцсетей, это особенно пагубно.

Итак, давайте разбираться. Порой нет-нет да и раздаются возмущённые голоса обласканных властью «летописцев»: дескать, всё врут те, кто сообщает крамольную мысль о том, что город Орёл в октябре 1941 года был сдан без боя.

Да, тяжело смириться с мыслью, что это был единственный областной центр, в котором находился штаб военного округа (в данном случае – Орловского), оказавшийся незащищённым. Десантники-смертники, брошенные под танки Гудериана, конечно же, герои, но они заведомо никак не могли повлиять на ситуацию.

Начнём с изучения секретного «Отчёта командующего войсками Брянского фронта начальнику Генерального штаба Красной Армии о боевых действиях армий Брянского фронта за период с 1 по 26 октября 1941 г.». (ЦАМО, Ф. 202, оп.5, д.38, л.1–30)

Читаем: «…Относительно занятия Орла противником надо сказать несколько слов. Несмотря на то, что за два дня до подхода противника к Орлу, мною было приказано начальнику штаба Орловского военного округа организовать прочную оборону Орла и, более того, мною в распоряжение штаба Орловского военного округа специально для обороны города был передан один гаубичный арт. полк, всё же штаб Орловского военного округа обороны города не

организовал. Пять арт. полков с полным вооружением и несколько полков пехоты, находящихся в

распоряжении штаба Орловского военного округа для обороны города, сопротивления немцам

не оказали. В Орёл БЕЗ БОЯ вошли 13–15 танков противника, а затем, несколько позднее, и мото-

пехота…»

Есть масса очевидцев, застрявших в обесточенных трамваях, которые увидели неожиданно

появившиеся танки и бронетранспортёры немцев. Об этом же свидетельствуют и сами оккупанты, практически не обратившие внимание на вышедшие им навстречу отряды плохо вооружённых людей. А ими, к слову сказать, руководили чекисты.

В 80-е годы прошлого века я связался с бывшим начальником Орловского УНКВД К.Ф. Фирсановым, генерал-майором запаса. Он в то время жил в Куйбышеве (ныне – Самара), на улице Ярморочной, 3–27 (тел. 44-30-01). Кондратий Филиппович признался, что являлся одним из ответственных за организацию обороны Орла. Почему же не организовал? Он отослал меня к своим мемуарам в книге «За линией фронта» (Тула, Приокское книжное издательство, 1968), которые удивительным образом свидетельствовали против бывшего чекиста. Впрочем, читайте сами:

«…Второго октября оперативно-чекистская группа, работавшая в зоне действующих армий фронта, донесла, что на посёлок Кромы движется мощная группа танков – около трёхсот машин. Через начальника Брянского горотдела НКВД В.И. Суровягина мы немедленно сообщили об этом командующему фронтом генералу А.И. Ерёменко.

Я также доложил о прорыве нашего фронта вражескими танками и о занятии районного центра Кромы Наркому внутренних дел. Вечером я получил от него приказ: «Прорыв фронта большой

группой танков не подтверждается. Прорвалась небольшая группа «смертников», которая, достигнув района Кром, остановилась там на ночлег. Срочно приказываю сформировать из чекистов и истребительных батальонов боевой отряд и под покровом ночи уничтожить прорвавшиеся танки».

Приказ есть приказ. Мы сформировали отряд – около шестисот человек под командованием

майора погранвойск тов. Масанова, комиссаром отряда был назначен секретарь парткома нашего управления В.Т. Слюнин. Отряд, вооружённый винтовками, гранатами, бутылками с горючей

жидкостью и несколькими пулемётами, на машинах выехал для выполнения задания.

Вскоре разведка, высланная отрядом, донесла, что передовая группа фашистских танков и мотоциклетных подразделений вышла из Кром и движется по шоссейной дороге на Орёл. Ясно было, что не только уничтожить, но даже задержать огромную колонну танков, наш слабо вооружённый отряд был не в состоянии.

Ранним утром 3 октября отряд всё же вступил в бой с фашистами. Но огонь наших бойцов только насторожил противника и почти не замедлил его движения. Враг понёс самый незначительный урон, наш отряд тоже имел потери, а главное – оказался в тылу противника. Возвратиться в Орёл было уже трудно, танки врага взяли город в клещи. Отряд был вынужден группами выходить в район Ельца.

В Орле к этому времени создалась очень трудная обстановка. Большая часть организаций и учреждений уже покинули город. Необходимо было отводить и чекистский аппарат, но без приказа Наркома мы этого сделать не могли. Звоню в Москву. К телефону подходит Нарком. Докладываю обстановку, прошу санкции на эвакуацию.

– Эвакуацию запрещаю, – слышу в ответ. – Не порите панику. Орёл мы не сдадим.

– Но в Орле, кроме чекистов, нет никаких воинских частей, – докладываю я. – Город некому защищать.

– Сейчас к вам подходят танковые соединения генерала Лелюшенко и полк войск НКВД подполковника Пияшева. Они не пустят немцев в Орёл. И вообще вы зря паникуете. Главный удар противник наносит совсем в другом направлении. Орёл брать немцы не думают, да и мы его сдавать не собираемся. Больше выдержки.

Мне было приказано не отходить от телефона, звонить каждые полчаса, докладывать обстановку. А обстановка всё усложнялась. Враг подходил к городу. Чекисты заняли круговую оборону вокруг здания НКВД.

На все дороги, по которым немцы могли ворваться в Орёл, были посланы чекистские разведывательные группы. Во второй половине дня 3 октября они донесли, что показались вражеские танки. Я доложил об этом в Москву и вновь услышал:

– Войска подойдут с минуты на минуту. Сохраняйте спокойствие, не отходите от телефона, докладывайте обстановку.

Через полчаса фашистские танки появились на окраине города, а снаряды стали рваться около самого здания управления. Я снова доложил обстановку и получил тот же ответ: «Эвакуацию запрещаю».

Я знал, что наши чекисты без приказа не отступят из города и примут бой с наступающими фашистами, но слишком не равны были силы: у нас десяток автоматов, два-три десятка гранат да наганы против всех вступающих в Орёл фашистских сил. Но тут вмешался случай. Очередной немецкий снаряд вдребезги разнёс здание телефонной станции управления.

Восстановить связь с Москвой было нельзя. Теперь можно было действовать самостоятельно, и я отдал приказ сотрудникам покинуть город…»

А вот один из заместителей Фирсанова, уже после войны продвинувшийся по партийной линии, на одной из встреч рубанул правду-матку:

«Да это мы сами гранату в телефонную станцию бросили да и здание своё подожгли…»

Тогда же мы плотно работали с майором госбезопасности в отставке М.М. Мартыновым, который из корреспондентов ТАСС до войны был мобилизован «в органы», затем возглавлял архивный отдел УКГБ, что и позволило ему в результате кропотливых поисков установить около ста имён патриотов, действовавших в оккупированном Орле. (Мартынов МатвейМатвеевич родился 15 августа 1912 года в пос. Шахта «Капитальная» Макеевского района Сталинской области, УССР. В 1937 году окончил Орловскую областную партийную школу, в 1949 году – вечерний университет марксизма-ленинизма, в 1952 году – Высшуюшколу усовершенствования руководящего составаМВД СССР. Звание сержант госбезопасности присвоено в 1942 году. Уволен в звании майора в 1964 году.Награждён орденом «Красной звезды», медалями

«За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «30 лет Советской Армии и Флота», «40 лет Вооружённых сил СССР», «За безупречную службу» 1 ст.) (Письмо УФСБ РФ по Орловской обл. от 16 мая 2017 г. № 21/745.)

Именно его усилиями к 20-летию Победы они были награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», большинство – посмертно. А ведь долгое время гуляли две версии: что в городе не было организованного подполья и что Гитлер пожаловал Орлу орден за лояльность. Второе – это, безусловно, плод фашистской пропаганды. Тем не менее, даже я застал те времена, когда гэбисты как бы ненавязчиво, но всё же не советовали поднимать эту тему. Потому что на самом деле их предшественники попросту бежали из областного центра, не сумев как следует организовать подпольную работу. Однако патриотично настроенные люди, брошенные на произвол судьбы, по собственной инициативе принялись вредить врагу. И не всегда себе и другим на пользу, так как не владели навыками нелегальной работы. За их иногда продуктивные действия разъярённые гитлеровцы тут же жестоко мстили, но в результате зачастую страдали обычные граждане.

Почему так вышло?

Обратимся к воспоминаниям М.М. Мартынова:

«Пётр Степанович Студенников, бывший первый секретарь Советского райкома партии, рассказал, как ему 3 октября 1941 года пришлось покидать занимаемый фашистами Орёл. С раннего утра он находился в своём рабочем кабинете, отдавал последние распоряжения представителям предприятий и учреждений района, руководя эвакуацией.

Но вот к концу дня райком вдруг опустел. Пётр Степанович понял, что пора уходить. Машина, на которой он ехал, спустилась по улице Ленина к Орлику, миновала мост, на полном ходу выскочила на площадь Карла Маркса и… врезалась в колонну немецких танков, бронемашин, мотоциклов, двигавшихся со стороны Комсомольской улицы по направлению к вокзалу. Деваться было некуда. Зажатая танками с крестами на бортах, машина секретаря райкома пошла в общем потоке вражеской техники.

Впереди Студенников увидел «эмку» областного военного комиссара полковника Волкоедова. С ним в машине находился заведующий военным отделом обкома партии Дмитрий Фёдорович Добродеев. Зная, что немцы на подступах к городу, они до последней минуты были заняты делами по организации патриотического подполья. В колонну вражеской боевой техники попали так же, как и Студенников.

Лихорадочно обдумывая положение, Пётр Степанович заметил, как «эмка» облвоенкома, пройдя окский мост, рванулась вправо, на Пушкинскую улицу. Студенников устремился за ней. И тут фашисты открыли огонь из танков. Прямым попаданием снаряда «эмка» облвоенкома была разнесена вдребезги. Волкоедов и Добродеев погибли. Студенникову удалось скрыться в одной из Курских улиц, а затем выбраться на юго-восточную окраину города, куда противник ещё не проник.

Сложившаяся в результате внезапного захвата фашистами Орла очень трудная обстановка исключила возможность отработки до конца всех деталей по созданию городского подполья. Не удалось полностью отшлифовать способы связи и условия конспирации. Не все коммунисты и комсомольцы успели получить последний инструктаж и конкретное задание…»

Обратите внимание на два последних предложения. Что же касается гибели военкома, то много лет спустя следопытам удалось установить истинные причины этой трагедии. Но об этом чуть позже.

И вот ещё один аргумент тем, кто пытается защитить чиновников, не исполнивших своё же постановление бюро Орловского обкома ВКП(б) от 11 сентября 1941 года об организации обороны города.

4 октября 1941 г. в 5.20 утра Сталину на стол легла совершенно секретная шифрограмма из Мценска:

«Наркому обороны СССР.

Докладываю: противник, сосредоточив превосходные силы, перешёл в решительное наступление на Орёл, обходом с запада и с востока, к 18 часам окружил Орёл, применил сильную бомбардировку фугасными и зажигательными бомбами. Город горит.

Части Орловского гарнизона (полк НКВД – 1000 человек, 48-й стрелковый полк – около 2000 человек и пять полков ПТО) ведут бой в полуокружении. К 19.00

А.И. Ерёменко

3.10.1941 года 447-й корпусной артполк без трёх орудий вышел и сосредоточился 10 км южнее

Мценска, где остальные части – сейчас данных нет. Известно только, что большое количество

артиллерии отходит на Болхов.

Военным советом с частью штаба в Мценске приняты решения:

1) Высадившимся частям авиадесантной бригады занять оборону на рубеже Оптуха.

2) 4 ТБ и частям, находящимся в Мценске, оборонять рубеж южнее Мценска, прикрыть высадку

1-го Гвардейского корпуса.

Командующий войсками ОРВО Член военного совета генерал-лейтенант Тюрин.

Бригадный комиссар Чекаловский».

На донесении имеется резолюция Сталина: «Немедля отозвать Тюрина в Москву в распоряжение Генштаба. Ст.». (Журнал «Известия ЦК КПСС», 1990 г.,№ 2, с.207.)

Сталин был весьма раздражён падением Орла. Первым пострадал командующий Орловским военным округом А. Тюрин, назначенный на этот пост лишь 24 июня 1941 года. Из материалов следствия: «В октябре за сдачу врагу города Орёл был арестован и находился под следствием. 21 января 1942 года военной коллегией Верховного Суда СССР Александр АлексеевичТюрин был осуждён на 7 лет лишения свободы, но 24 января 1942 года судимость была снята с понижением в должности и звании до генерал-майора».

Командующий Брянским фронтом генерал А. Ерёменко, возможно, так же был бы наказан, но он получил ранение под Брянском, где находился его штаб, едва не попал в плен (немцы прошли буквально в нескольких десятках метров от КП), и самолётом вывезен в тыл на лечение. А то бы

ему тоже, думается, досталось от Главкома. Хотя, прослеживая биографию этого военачальника, диву даёшься, почему он пользовался расположением Верховного, хотя на ратной ниве особо не блистал; и в мемуарах других полководцев ему достаются весьма нелестные оценки.

Не избежал наказания и первый секретарь орловского обкома ВКП(б) В. Бойцов. «20 января 1942 года освобождён от должности с формулировкой «как несправившийся». 16 сентября 1943 «избран» председателем Исполнительного комитета Ивановского городского Совета».

К сожалению, до сих пор не рассекречены протоколы допросов данных товарищей. Они ведь, наверняка называли причины и версии того, почему не сумели остановить танки Гудериана под

Орлом, как это сделали рабочие полки под Тулой.

К слову, с Василием Ивановичем Бойцовым (уже пенсионером) мы встречались несколько

раз в Москве. Он с удовольствием рассказывал о довоенном Орле, а на вопрос о причинах сдачи

Орла немцам лишь пожимал плечами: мол, все надеялись на А. Ерёменко, который клятвенно

обещал Сталину «разбить подлеца Гудериана». И добавлял, что ему самому ещё повезло, ведь наказание могло быть более суровым (а он всего лишь лишился высокого поста, хотя позднее сумел перебраться в Москву на работу в Госплан), потому как и не такие головы летели.

Что касается К. Фирсанова, то и он не лишился головы, а после освобождения Орловщины был переведён в Брянск, во вновь образованную область, оттуда – в Башкирию, но в 1954 году – «снят с должности «за допущенные серьёзные ошибки в руководстве органами МВД республики». Сам Кондратий Филиппович не особо рвался после войны посетить Орёл, он даже остался в Куйбышеве на постоянное жительство, хотя родился на Рязанщине. А ещё он очень болезненно воспринимал наши вопросы об оккупации и всякий раз переводил разговор на «партизанскую

тему». Есть документы, свидетельствующие о том, что бывший начальник УНКВД пытался возвеличить свою роль в организации подпольно-партизанской работы, но даже Орловский обком партии ему в этом отказал.

Одним из последних моих вопросов Фирсанову был:

– Почему толком не внедрили подполье перед приходом немцев?

– Так получилось, – буркнул генерал. – И вообще я не хочу ворошить эту тему… (Личный архив автора (ЛАА), 1980 г.)

А мы вот очень желаем как можно больше узнать о «неофициальных» патриотах, которые внедрялись в оккупационные структуры, помогали, как умели, соотечественникам и зачастую погибали, вычисленные опытными гестаповцами и сотрудниками «русской полиции». Вот их-то и не хотели долгое время признавать как народных мстителей. И рассказывать о них К. Фирсанов не пожелал, потому как, видимо, стыдно, что пальцем не пошевелили, чтобы спасти многих, уже от репрессий своих же, после войны. Он же очень нервно отреагировал на вопрос о книге своего бывшего подчинённого Мартынова «Фронт в тылу» (Тула, «Приокское книжное издательство», 1981), особенно на строки, зафиксированные на 50-й странице: «Сложившаяся в результате внезапного захвата фашистами Орла очень трудная обстановка исключила возможность отработки до конца всех деталей по созданию городского подполья. Не удалось полностью отшлифовать способы связи и условия конспирации. Не все коммунисты и комсомольцы успели получить последний инструктаж и конкретное задание».

К слову, в книгах Матвей Матвеевич словно сознательно обходил молчанием имя своего начальника, что наводило на мысль об их, мягко говоря, разногласиях. Дальнейшее расследование подтвердило наши догадки. Но мы об этом ещё расскажем.

А возвращаясь к вопросу о том, как был захвачен Орёл, обратимся к воспоминаниям немцев о тех октябрьских днях сорок первого.

«…Из доклада 5-й танковой бригады о результатах выполнения боевой задачи:

1 октября – боевая группа Эбербаха выступила в 7:00 по обе стороны от оси наступления. Противник большей частью своих сил отступил. После этого наступление развило темп. Был быстро преодолён противотанковый ров. Произошёл короткий бой на мосту к югу от Севска. В 11:05 передовые танковые подразделения вошли в Севск, воспользовавшись налётом пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука». Все мосты оказались целы. Было захвачено два вражеских самолёта.

Чтобы воспользоваться благоприятно складывающейся ситуацией, авангард под командованием подполковника Хохбаума выступил в 12:00. Перед ним была поставлена боевая задача наступать прямо на Дмитровск-Орловский для того, чтобы перерезать железную дорогу Харьков – Брянск,

пересекавшую направление наступления. Генерал-полковник Гудериан посетил полк и передовые танковые подразделения и поблагодарил их за службу.

8-я рота вместе с 3-й ротой сапёрного батальона дивизии захватила 15 тяжёлых гаубиц и 60 тягачей на возвышенности вокруг села Новоямское.

Вслед за этим, получив питание и дозаправку, авангард выступил вперёд. Авангард вскоре догнал

5-ю роту, которая за 30 минут до этого вырвалась вперёд и взяла мост в Ступино. Этот мост также был целым. Поражало, как русским к тому моменту не удалось взорвать ни одного моста. В

16:30 вышли к железнодорожной ветке; при нашем подходе к ней движение на ней продолжалось. Пути были взорваны. После наступления темноты танки вышли к мостам в сёлах Упорой и Халчевское и прошли по ним. Оба моста были целы. Противник почти не оказывал сопротивления, но раскисшие дороги затрудняли наступление, особенно для моторизованной пехоты.

Вышли к Дмитровску-Орловскому и в 21:30 заняли его, после преодоления сильно заболоченной местности и прохождения по двум мостам через реку Нерусса. Когда передовая рота достигла центра населённого пункта, стоявший там гарнизоном батальон начал отходить. Русские солдаты были в ужасе, увидев, что немецкие танки въезжают на городскую площадь.

2 октября, после того как боевая группа Эбербаха прибыла в Дмитровск-Орловский, авангард получил приказ наступать на Кромы – насколько позволяла ситуация с топливом.

Выступили в 13:45. Авангард в тот день двигался даже ещё быстрее. Дороги, раскисшие от прошедшего накануне днём дождя, успели немного подсохнуть. В селении Лубянки было захвачено 50 кубометров топлива.

В 16:20 был захвачен мост в Чувардино. Он горел, но его удалось потушить. Русские оказались неспособными где бы то ни было занять заблаговременно подготовленную оборону. Но в дело вступила советская авиация. Не только авангард, но и следующие за ними подразделения подвергались непрекращающимся атакам как с бреющего полёта, так и с большой высоты. В большинстве передовых подразделений насчитали 37 таких налётов.

Русские топливохранилища близ пути наступления были вовремя спасены от уничтожения. Перед тем как стемнело, передовые танковые подразделения вышли к крупному железобетонному мосту в городе Кромы и захватили его в целости и сохранности.

Русский батальон в Кромах был застигнут врасплох за подготовкой полевых укреплений. Был остановлен рейсовый автобус, и его пассажиров заставили выйти. Переводчик танкового полка позвонил начальнику почтового отделения в Орле и уверил его, что никаких немцев не видно. Вокруг Кром выставили охранение, и войска расположились на отдых. Продвигаться дальше из-за нехватки топлива было невозможно.

Утром 3 октября прибыло несколько грузовиков с топливом. Несмотря на это, положение с топливом продолжало оставаться весьма напряжённым.

Когда командир бригады отдал приказ наступать на Орёл, подполковник Хохбаум по своей инициативе уже начал приготовления к наступлению. После того как войска выступили, был получен приказ из штаба дивизии, эхом подтверждавший принятое решение. Мы просто читали

мысли друг друга. В 11:00 танки двинулись вперёд. Воздушные налёты русских усилились. Они шли непрерывно по всему пути наступления вплоть до Дмитровска-Орловского.

Аэродром к юго-западу от Орла обнаруживал себя постоянными взлётами и приземлениями бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Когда около 15:00 первую батарею 105-мм орудий вывели на позицию и она открыла огонь по аэродрому, воздушные налёты противника немного ослабли. Одни самолёты были уничтожены на земле, другим пришлось взлететь, но не удалось приземлиться. К вечеру появились немецкие истребители. В дополнение к нашим зениткам им удалось сбить несколько самолётов.

Двум из передовых танков обер-лейтенанта Вольшлегера удалось прорвать оборонительные позиции русских к северу от Проминка и захватить мост через Оку, в трёх километрах к северу, как раз в тот момент, когда русские, уже начавшие его разрушение, намеревались его завершить. Прошедшие по мосту танки подверглись сильному обстрелу из противотанковых орудий, в результате завязавшегося ожесточённого боя было потеряно три наших танка. Только после часового боя танков артиллерия и спешившиеся мотоциклисты смогли очистить лес к северу от хутора. В ходе боя было захвачено 4 зенитных орудия и 80 пленных. Затем они быстро продвинулись вперёд и помогли Вольшлегеру в трудной ситуации.

В результате разрушения уже упомянутого моста через Оку он стал непроходим для танков, но им удалось форсировать реку вброд неподалёку от него. Моторизованный пехотный батальон смог перейти реку по мосту; затем сапёрам пришлось чинить его. С противоположной стороны танки

и моторизованная пехота снова встретили сильное сопротивление противника. Несмотря на это, им удалось взять деревню и перелесок, где было захвачено ещё 100 пленных. Но затем наступление захлебнулось, столкнувшись с сильным огнём со стороны военно-воздушной базы, выступающей вперёд наподобие бастиона с другой стороны насыпи и со склона перед ней. В бригаде, проконсультировавшись с находившимся на передовой командиром дивизии, стали ждать подхода артиллерии и обеспечения огневого прикрытия. Мотоциклисты расположились слева и справа от дороги и приготовились к атаке. Затем в 16:30 после артиллерийской подготовки они пошли вперёд. Противник – два батальона десантной бригады, переброшенные на передовую на самолётах, – сражался с беспримерным мужеством. Наши передовые танки подверглись обстрелу из противотанковых орудий, их также забросали бутылками с зажигательной смесью. Два танка загорелись.

Почти все танкисты, которым удалось выбраться из танков, были ранены. И лишь благодаря образцовому взаимодействию между танками и моторизованной пехотой наступление – шаг за шагом – удалось продолжить.

3-я мотоциклетная рота обер-лейтенанта Бергиуса взяла склон холма к востоку от дороги; обер-лейтенант Роде и его 2-я мотоциклетная рота пробились вплоть до насыпи к западу от дороги. В лесу 1-я мотоциклетная рота под командованием обер-лейтенанта фон Гауппа вела ожесточённый ближний бой. Танки были повсюду, помогая своим товарищам из 34-го мотоциклетного батальона. Потери с обеих сторон были тяжёлыми.

Нередки были рукопашные бои. Ручные гранаты – в том числе несколько брошенных из танков – решили исход схватки. Наступили сумерки, но бой продолжался до глубокой ночи. Четыре сотни русских солдат были взяты в плен; остальные либо были убиты или вышли из боя и отступили под покровом темноты. Потери мотоциклистов также были тяжёлыми.

Успех был достигнут ценой 16 убитых и 42 раненых. В танковом полку были тяжело ранены лейтенант Эйлер и лейтенант Бюркнер. Несколько командиров танков получили ранения в голову.

В это время обер-лейтенант Вольшлегер прорвал позиции противника и продвигался к Орлу. На улицах этого города он уничтожил 20 противотанковых орудий. Некоторые из них отремонтировали прямо перед тем, как установить на позициях против наших танков. Он пробился к вокзалу, воспрепятствовав эвакуации ценного военного имущества, в том числе 15 небольших бронеавтомобилей и запчастей к самолётам. Затем он продвинулся ещё на два километра по городу, а затем вернулся, чтобы с несколькими танками захватить и удержать вокзал и важный мост через Оку до подхода дополнительных сил, подошедших приблизительно в 19:00.

Город Орёл с 120-тысячным населением (по переписи 1939 г. – 110,6 тыс. – Ред.) – важный автомобильный и железнодорожный транспортный узел, резиденция областного партийного аппарата и западный штаб НКВД – оказался в руках немецкой 4-й танковой дивизии.

240-километровая полоса между Глуховом и Орлом была преодолена за четыре дня боёв, невзирая на угрозу флангам и при почти постоянных воздушных атаках. Захваченных запасов топлива и продовольствия было достаточно для снабжения целой полевой армии в течение двух недель.

4 октября основные силы дивизии подошли к Орлу. В полдень русские танки атаковали вокзал, где немцы уже успели организовать оборону. Два 52-тонных русских танка (очевидно, КВ-2 со 152-мм орудием. – Ред.) были подбиты. Потерян один наш танк. В ходе атаки погиб обер-лейтенант Пфистер». (Шойфлер Ганс «Танковые асы вермахта…», ЗАО Центрполиграф, 2015, стр. 88-90.)

А вот воспоминания Артура Вольшлегера, обер-лейтенанта и командира 6-й роты 35-го танкового полка.

«В ранние утренние часы 3 октября 1941 года нас разбудил рёв моторов атакующих советских бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков. Это значило, что русские знали, что им грозит. Они задействовали всю наличную авиацию. В результате мы отклонились от главного направления наступления, которое противник пытался блокировать всеми имеющимися в его распоряжении средствами.

Со своими 6 танками я шёл далеко впереди основных сил 35-го танкового полка, следовавших за нами, вместе с другими подразделениями 4-й танковой дивизии. Советская авиация на бреющем полёте безостановочно проносилась у нас над головами. Она искала цели среди подразделений, которые следовали за нами. Почему они нас не атаковали? Во-первых, они не могли представить, что немецкие танки ушли так далеко вперёд. Во-вторых, я применял простую уловку: размахивал белой стороной моей карты. Одну и ту же игру я повторял с каждой группой самолётов; всякий раз это срабатывало.

Мы подошли к деревне [Малая] Фоминка. Это была небольшая, вытянувшаяся вдоль дороги деревня, расположенная в нескольких сотнях метров перед опушкой леса. Согласно моей карте, за ней располагался мост. Мы медленно двинулись вперёд. Если Орёл вообще собирались оборонять, то это следовало делать у данного моста. Мы заняли огневые позиции на окраине деревни, под покровом садовых деревьев. Я приказал Юппнеру обеспечить мне огневое прикрытие, пока мы попытаемся совершить бросок через мост. Внезапно здесь разверзся ад.

Слева от ведущей к мосту дороги занимали позиции 8 противотанковых орудий. 2 противотанковых и ещё 2 полевых орудия находились справа. 2 наших танка были подбиты. Но дороги назад не было. Юппнер и я на всей скорости, на которую только были способны наши танковые моторы, устремились на позиции противотанковых орудий. Идя вперёд практически под их стволами, мы по узкой дороге миновали лес, пересекли мост, въехали в ещё один перелесок, где располагался временный лагерь красноармейцев, а после этого под прикрытием леса выкатили на полигон орловского гарнизона. За ним мы увидели лётное поле аэродрома и стали свидетелями лихорадочных взлётов и посадок. Очень заманчиво было пойти туда, но меня волновал мост, который русские как раз уничтожали. Нам удалось несколькими выстрелами обратить их в бегство. Затем мы несколько часов стояли в укрытии, наблюдая и докладывая в тыл. С

советской стороны ничего не происходило. Только находившиеся в непосредственной близости самолёты постоянно пролетали над нами.

Наконец подошёл наш батальон. С моторизованной пехотой и артиллерией он прорвался через оборонительные позиции противника. Обсудили подготовку к продолжению наступления. Мои экипажи не слишком обрадовались, когда узнали, что снова пойдут впереди, поскольку мы уже

потеряли 2 танка и несколько наших хороших товарищей погибло. Кроме того, наша боевая мощь составляла всего 4 танка.

Первой целью была дорога, ведущая к насыпи, прикрывавшей город с запада. Следуя по небольшому уклону местности, мы колоннами рванули вперёд к нашей цели и быстро вышли к дороге. По моему приказу там остановились. Но старинное непреложное правило танкистов таково: «Неподвижный танк на поле боя – это прекрасная мишень!»

Итак, мы двинулись дальше. Перед нами оказался проезд под дорогой, ведущий в город. Подобные проезды всегда таили сюрпризы. Несколько дней назад я уже убедился в этом на собственном опыте. Оставалось только одно: отходить, а затем прорываться! И это удалось! Широкая дорога, ведущая в Орёл, лежала прямо перед нами. Мы на всех парах устремились

вперёд.

Городская жизнь была в полном разгаре. Когда жители Орла увидели нас, они побежали в здания и переулки, белые как привидения. Дребезжа и раскачиваясь, своё право проезда попытался осуществить трамвай и даже зазвонил в звонок. Но разорвавшийся прямо перед ним осколочно-фугасный снаряд принудил его остановиться. Пассажиры попытались выбраться из

переполненных транспортных средств, но поняли, что деваться некуда.

Два наших танка, следовавшие один за другим на дистанции 300 метров, не позволяли никому и ничему их остановить. И таким образом мы стремительно вышли к большому железнодорожному мосту. Здесь сделали короткую остановку и обыскали мост на наличие взрывчатки, но ничего не обнаружили. После этого мы оставили один танк охранять мост. Затем рванули к вокзалу, чтобы остановить железнодорожное сообщение. Ещё один танк был оставлен там.

После этого я попытался силами оставшихся боевых машин захватить большой мост через Оку. Моей главной боевой задачей была также и защита этого моста. Поскольку карты города у меня не было, я рискнул поехать по трамвайным путям, которые действительно привели меня к мосту. Мы

полностью осмотрели его и определили, что его не подготовили к подрыву. Мы охраняли этот важный объект вплоть до подхода остальных частей батальона и других подразделений 4-й танковой дивизии. Наши танки до подхода других подразделений в течение трёх часов находились в большом городе одни.

4 октября русские бросили в контратаку тяжёлые танки. Мы наблюдали этот бой как очевидцы, практически со смотровой площадки. На протяжении вечера 3 октября меня с моими экипажами направили на третий этаж административного здания железной дороги.

Наши 4 танка расположились друг возле друга рядом со стеной здания и были хорошо замаскированы. Ранним утром нас разбудил мощный взрыв. Двери распахнулись настежь, оконные стёкла задребезжали. Мы в испуге бросились к окнам. Рядом с нашими танками стоял тяжёлый советский танк, который обстреливал город. Мы не могли понять, чем он ведёт огонь;

мы лишь стояли и смотрели. Но после нескольких выстрелов он развернулся и, не обращая внимания на наши танки, покинул «наш» город, скрежеща гусеницами.

Вот таков был наш рейд на Орёл. За неполные четыре дня боёв мы прошли 240 километров. За это время мы захватили 30 стратегически важных мостов и нанесли противнику существенный урон, если говорить о ценной военной технике. Самое важное: мы захватили автодорожный и железнодорожный транспортный узел Орёл».

Г. Шёффель, ефрейтор 2-го батальона 35-го танкового полка:

«Было 3 октября. Мы наступали на Орёл. Я был заряжающим в командирском танке Pz II 01 2-го батальона – в экипаже майора фон Юнгенфельда. Наводчиком пушки был лейтенант Ойлер. Мы сделали короткую остановку в перелеске. Перед нами лежало 500 метров открытого поля, за

которым шли деревья, а далее виднелись первые дома города Орла. На открытом поле перед собой мы увидели несколько странных куч грязи.

По радио поступил приказ выступать. Мы выстроились в боевой порядок углом назад и пошли в атаку. Неожиданно ожили кучи грязи перед нами. Со всех сторон загрохотало. В заблаговременно оборудованных стрелковых ячейках за вывернутой наверх землёй сидели русские. Мы открыли огонь из пулемётов и медленно подошли к окраине города. Я включил вентилятор, чтобы вытянуть пороховой дым. В противном случае в тесной башне можно просто задохнуться. Русский солдат бросил в нашу машину бутылку с зажигательной смесью; на броне вспыхнул огонь.

– Все из танка! – приказал фон Юнгенфельд. Несмотря на солидную комплекцию, ему удалось быстро выскочить из люка башни. Я также распахнул люк и выпрыгнул. За мной сидел начальник связи, лейтенант Бюркнер. Лейтенант Ойлер и механик-водитель унтер-офицер Бредель эвакуировались с другого борта. Для танкиста это странное чувство – спрыгивать на землю в разгар атаки. Мы поползли за нашу горящую машину. Русские открыли огонь из своих стрелковых ячеек со всех сторон. Мы отстреливались из пистолетов, как только могли. Несколько оказавшихся поблизости наших пехотинцев оказали нам товарищескую огневую поддержку. Несмотря на это, лейтенант Бюркнер, лейтенант Ойлер и унтер-офицер Бредель были ранены, поскольку русские сосредоточили огонь на нас. Когда я выпустил последний патрон из личного оружия, за нашими спинами раздался оглушительный грохот. Обер-фельдфебель Габриель, заметивший наше трудное положение, привёл с собой 5 танков и открыл огонь из всех

имеющихся видов оружия.

В этот момент мы получили короткую передышку, и я смог немного осмотреться. Майор фон Юнгенфельд сидел рядом с гусеницей нашего танка. На нём по-прежнему был микрофон, разорванный кабель висел на уровне живота. Он нажимал тангенту микрофона и сердито повторял снова и снова:

– Лекшарт, вперёд… Лекшарт, вперёд…

Я слегка обезумел после всего произошедшего и поэтому грубо схватил командира за плечо, поднёс ему к носу оборванный кабель и заорал на лучшем мюнхбергском (северо-восток Баварии. – Ред.) диалекте, на который только был способен:

– Не видишь, что кабель перебит?

Несколько секунд он смотрел на меня непонимающим взором, затем сорвал микрофон и, выругавшись, бросил его на землю.

Прошло всего несколько минут, прежде чем появился Лекшарт. Но не потому, что каким-то образом услышал сообщение, которое не транслировалось, а просто потому, что у танкистов нюх на неприятности. Наш Пампас перебрался в другой танк и продолжил вести свой батальон в направлении Орла. Подъехал медицинский бронетранспортёр и забрал раненых. В этот момент я посмотрел на наш горящий Pz II 01. Что ж, и тебе не повезло. Собственно, всё было не так плохо, как казалось. Вентилятор высосал из машины гарь. И мне удалось погасить танк. В тот же вечер наш Pz II 01 снова сражался у вокзала Орла…» (Там же, стр. 91-93.)

Продолжаем исследовать историю Орловщины, особенно её трагические страницы, связанные с минувшей войной. Когда с высоких трибун говорят о необходимости поставить заслон фальсификации истории, то от этой пафосности сквозит желанием прикрыть весь негатив, что

исходил от самой советской власти, от её карательных органов. Причём приближенные к власти стремятся не только обелить себя за беспомощность и откровенное предательство при защите городов и их жителей, но и очернить истинных патриотов. До сих пор многие провластные СМИ,

не утруждая себя исследованиями, безропотно принимают чужие версии, веря на слово имеющим «свою правду» чиновникам.

Однако, отдавая дань уважения настоящим героям, мы не можем идти на поводу у отечественных фальсификаторов. И это касается не только своих, но и чужих. Давайте будем последовательны и беспристрастны даже тогда, когда говорим о наших врагах. Нельзя всех мазать только чёрной краской.

Среди противников тоже были совестливые и чуждые человеконенавистнических планов фюрера люди. Мы будем и дальше пытаться честно анализировать их поступки: здесь виновен, а здесь – нет. И наши читатели ещё узнают немало интересных фактов о том времени.

А пока мы склоняем голову в память о миллионах и миллионах граждан, погибших как от рук гитлеровцев, так и от своих же соотечественников, слепо служивших Системе. Которая была ничем не лучше Третьего рейха…




2. За год до войны


Мне представляется интересным ознакомить читателей с воспоминаниями не только тех, кто встретил войну в оккупированном городе. О том, как жил Орёл последние мирные месяцы, какими были будущие защитники Отечества, по моей просьбе рассказывает Зелик Аронович Бонкс, выпускник 7-й школы города Орла, инвалид Великой Отечественной войны, заслуженный работник культуры РСФСР.

– Я окончил Орловскую среднюю школу № 7 в 1940 году. Нет дня, чтобы я не вспомнил с благодарностью свою школу, замечательных учителей, одноклассников – павших на войне и выживших, проживших счастливую жизнь и менее удачливых…

Я решил поделиться воспоминаниями о своих школьных годах.

Наша школа занимала старое, ещё дореволюционное трёхэтажное здание рядом с мостом через Оку. Можно было через мостик войти сразу на второй этаж школы. К школе примыкала Покровская церковь, самая большая в Орле. Здание школы не сохранилось, было взорвано немцами при отступлении в 1943 году. Сейчас на месте школы сквер, здание универмага и жилой дом «Орёлстроя».

По теперешним меркам школа была небольшая, всего 20 классов, в каждом классе около 25 человек. Смело можно сказать, что во многом наша школа продолжала традиции дореволюционных орловских гимназий, Института благородных девиц и Кадетского корпуса. Большинство наших учителей окончили эти учебные заведения, многие учились в знаменитой

Ломоносовской гимназии. Учитель – практически любой, молодой и старый, строгий и снисходительный – действительно был примером для нас во всём – в отношении к своему предмету и к жизни вообще, в одежде, в поведении. Наши учителя, в большинстве своём вышедшие из городских мещан, духовенства и разночинцев, были настоящими интеллигентами,

бессребрениками, любили детей, прекрасно знали русскую культуру, историю, литературу. Если бы нам сказали, что пройдут годы и некоторые учителя будут брать «подарки» и писать с ошибками, мы бы долго смеялись, это показалось бы нам абсурдом! И ещё – до войны добрую половину наших учителей составляли мужчины; это была почётная, благородная, хотя и скромно оплачиваемая работа. Некоторые учителя занимались репетиторством, но многие помогали ученикам и бесплатно.

Сначала школа была семилеткой (директор – Николай Васильевич Костин), а затем она приобрела статус десятилетки, и директором стал Дмитрий Сергеевич Легостаев (преподаватель географии, добродушный и заботливый человек; любил спорт и сам бегал с нами на лыжах, катался на лодках).

Наша школа, как и многие другие, славилась своими учителями.

Многие лучшие наши наставники – Мария Ивановна Грачёва, её племянница Людмила Степановна Грачёва, Сергей Иванович Горовой, Аким Никифорович Волков, Никифор Абрамович Косарев – все они когда-то окончили Ломоносовскую школу. Знаменитые словесники нашей школы – МитрофанИльич Фивейский и Василий Иванович Парнасский сначала учились в Ломоносовской школе, затем окончили духовные семинарии и рабфак. Одним их первых заслуженным учителем России стал географ Вячеслав СергеевичТрисвятский. Он очень любил Орловщину, прекрасно знал её природу. Его уроки проходили под девизом: «Люби и знай свой край». Мы ходили на экскурсии и в походы по лесам, к истокам Орлика, собирали гербарии, местные минералы, образцы почв. Некоторое время у нас работали учителя из династии Никольских – Сергей Михайлович, Софья Михайловна и Дарья Михайловна. Опыт, накопленный в нашей школе, Сергей Михайлович внедрял в практику работы орловских учебных заведений, когда стал директором института усовершенствования учителей в Орле.

Хочется вспомнить и отметить всех учителей, но начну я со словесников. Прежде всего, в нашей школе преподавались не два предмета – русский язык и литература, а ещё один – изящная словесность, в котором органически сочетались родной русский язык и литература. Русский язык был основой учёбы в школе. Каждый ученик обязан был наизусть знать стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Я, например, читал наизусть «Стихи о советском паспорте» Маяковского. По чтению наизусть ставили оценку.

Проводились олимпиады на тему: «Пиши и говори грамотно». Митрофан Ильич Фивейский был главным организатором этих олимпиад, на которых мы обязаны были продемонстрировать свои знания грамматики, фонетики, морфологии, наш словарный запас и т.д. Василий Иванович Парнасский, Евдокия Яковлевна Успенская, Глафира Алексеевна Лапотникова, Евдокия Антоновна Иванова, Любовь Матвеевна Миранцева учили нас не только грамоте, но и культуре родной речи. Когда вёл уроки Василий Иванович Парнасский, приходили на ум строки: «Речь сладкая, как мёд, из уст его текла». Основы языка закладывались ещё в начальной школе такими прекрасными учителями, как Евдокия Антоновна Иванова и Любовь Матвеевна Померанцева.

Учили нас не только языку – учили мыслить. «Думать надо, когда говоришь!», – требовал Сергей Иванович Горовой. Когда он вёл занятия, все хотели, чтобы этот урок никогда не кончался, звонок вызывал досаду. Сергей Иванович знал наизусть всего Пушкина, «Евгения Онегина» мог читать часами. Хорошо помню, с каким артистизмом Сергей Иванович декламировал стихотворение Лермонтова «Родина». Всегда носил один и тот же светло-серый костюм. Жизнь его сложилась трагически. Горько об этом писать, но в годы оккупации он и его жена Зинаида Дубровская, директор областной библиотеки, «сотрудничали с немцами», а их приёмный сын Октан был редактором оккупационной газеты «Речь» и сбежал вместе с фашистами.

После войны их с женой на работу не брали, они бедствовали. Сергей Иванович вскоре умер и никто его не хоронил.

Митрофан Ильич Фивейский происходил из семьи священника, был тонким знатоком русского языка, учил культуре речи и культуре вообще. Он утверждал: «Чтобы быть учителем, прежде всего нужно знать русский язык». Он, как я уже говорил, называл свой предмет «изящная словесность», а не русский язык и литература.

В пятых классах русский язык вела Мария Васильевна Костина, жена нашего директора. Это было уже новое поколение учителей – выходцев из рабочей среды. Она окончила педагогические курсы, училась заочно. Конечно, знаний у неё было меньше, чем у «стариков», и старшие, хорошо

образованные коллеги, много ей помогали, ходили к ней на уроки. В послевоенные годы я много раз встречался с Костиными. Их сын Коля стал директором завода приборов. Много раз он говорил: «Мои мама и папа учили Зелика Ароновича!»

Был у нас в школе замечательный учитель физики Николай Иванович Пахомов – статный брюнет с красивым баритоном. Он создал большой, хорошо оборудованный кабинет физики. Каждый ученик обязательно должен был принести в кабинет «вещицу» – болт, какую-нибудь деталь… На примере работы этих «вещиц» он объяснял нам законы физики. Он всегда говорил: «Физика – она кругом! Вот вы едете в трамвае – и это тоже физика!» Некоторые его ученики из нашей школы тоже стали учителями физики, например, замечательный преподаватель Борис Иванович Внуков (любимый педагог моей дочери).

В 1937 году в один день арестовали Николая Ивановича Пахомова и учителя математики Артемия Даниловича Судзиловского. Александра Николаевна, жена Николая Ивановича Пахомова, бедствовала в оккупации, а сын их Колька сотрудничал с немцами и вместе с ними сбежал. Только в 1955 году Николая Ивановича реабилитировали. Выдали справку, что он

восстановлен во всех правах. Когда он вернулся, то получил место учителя в Красненской средней школе недалеко от Ельца. Потом сын Колька нашёлся в Америке, прислал посылку… Николай Иванович разволновался, его сердце не выдержало, и он умер.

Вместо Николая Ивановича Пахомова в нашу школу пришёл новый учитель физики – Михаил Николаевич Башкатов. По-прежнему работал кабинет физики, мы приносили новые «наглядные пособия». Михаил Николаевич был страстным астрономом, мог часами рассказывать об устройстве мироздания, звёздах, знал и любил художественную литературу, связанную с этой тематикой. Рассказывал он нам и об астрологии. Семьи у него не было, всё своё время он посвящал нам, своим ученикам. Когда по молодости он собрался жениться, его мать сказала, что такой женщины, как она, ему не найти, а другой не нужно. Из-за матери он остался в оккупации, а после того как немцы были изгнаны, работал в институте усовершенствования учителей.

Вместо репрессированного Артемия Даниловича Судзиловского пришёл новый учитель – Анатолий Алексеевич Марышев. Он считал, что математика – это главное и в жизни, и в учёбе, требовал знания формул наизусть. Дисциплина на его уроках была железная, все его боялись и все учились на совесть.

Историю в нашей школе вели учителя Мишин (имя–отчество не помню) и Екатерина Никифоровна Щаулина («Катя»). Она приехала с Дальнего Востока с дочкой, тоже Катей. Екатерина Никифоровна водила нас на экскурсии, от неё мы узнали много об истории нашего города, замечательных земляках. Уроки её были интересными, а личная жизнь – несладкая. Говорили, что первого мужа её, командира дивизии, на Дальнем Востоке расстреляли. В Орле она снова вышла замуж – за директора одной из школ, но его репрессировали. После войны она стала заведующей городским отделом народного образования. В 1951 году она назначила меня учителем

в 26-ю школу и сказала: «Зелик, помнишь нашу седьмую школу, как там работали учителя? Вот так надо работать!»

Помню учительницу химии Елену Васильевну Акимову («Леночку»). Любила она задавать задачки, а в конце урока частенько говорила: «А на прощанье решим задачечку!» Двойки не ставила, вместо этого говорила: «Ответишь отдельно, я спрошу».

После девятого класса, когда я записался в пехотную школу, она встретила на базаре мою маму и рассказала ей об этом, посоветовав оставить эту затею, так как вначале надо обязательно получить аттестат зрелости. На уроках всегда были какие-нибудь опыты, и она говорила: «Химия без опытов не бывает! Вся жизнь наша – это опыты!»

На третьем этаже около зала располагалась постоянная выставка рисунков и чертежей, причём выставлялись и хорошие, и плохие работы. Учитель рисования и черчения Константин Сергеевич Андросов – хороший художник, строгий наставник, но человек ехидный. Старшеклассники звали его Транспортир Линеич. Ставит, бывало, двойку и говорит: «Возьму твои работы на выставку!» К слову, он был одним из основателей Орловского художественного училища в Ельце (там дали помещение).

Был у нас отличный преподаватель музыки – Семён Савельевич Чернышов. Особенно мне запомнилось, как мы разучивали марш Чемберджи «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а он аккомпанировал нам на скрипке. Интересно, что по его утверждению и в пении главным критерием была мысль! «Голос голосом, но главное – это голова!», – так он любил говорить.

В школе работали духовой, струнный и джазовый оркестры. Были два замечательных учителя физкультуры – Василий Владимирович Никитин и Георгий Иванович Львов. В прошлом оба известные орловские спортсмены: Никитин – легкоатлет, а Львов – тяжелоатлет. О спортивной жизни школы надо сказать особо. Все до одного ученики школы имели значки ГТО первой и даже второй ступени. В довоенное время каждая школа имела футбольную команду. У нас были свои кумиры: «Котя Левый Край» – Ларин, «Вратарь Динамо» – Пимашкин, защитник «Мишка Бэк» – Банк. Я тоже играл за школьную сборную правым защитником и был даже запасным в сборной города. Кличка у меня была немножко обидная, особенно для еврея, но довольно оригинальная – «Сало» (худобой я и тогда не отличался). Был у нас один зал, который служил и зрительным, и спортивным; имелись спортивные снаряды – шведская стенка, конь, кольца, турник и т.д. В школьном дворе тоже были снаряды, в том числе гигантские шаги – на переменах мы бросались «кто быстрее!» на эти снаряды. Василий Владимирович говорил: «Спортивная форма – дело святое», в школе нам раздавали майки, футболки… Любили устраивать «пирамиды» и так называемые «мимансы» – с помощью движений рук и ног показывали слова «Ленин», «коммунизм». У старшеклассников, как правило, были коньки-хоккейки, лыжи. 8-9 классы

бесплатно ходили на городской каток и там на льду согревались юные сердца во время катания с девчатами: спорт сближал нас.

Нам прививали начальные военные знания, мы стреляли из малокалиберных винтовок, имели значки ПВХО (противохимическая оборона), «Ворошиловский стрелок».

Над школой шефствовал завод «Текмаш», и мы один раз в неделю ходили на предприятие помогать с уборкой, учились работать на станках. На заводе тогда трудилось довольно много иностранных специалистов и рабочих, мы с ними разговаривали. Шефы подарили нам две лодки, которые стояли у причала лодочной станции как раз против нашей школы, и мы с учителями катались на них.

В школе имелась хорошая библиотека. Но на некоторые книжки – «Рождённые бурей», «Как закалялась сталь», «Приключения Тома Сойера» – мы записывались в очередь. В школе была киноустановка с ручным «динамо». Два раза в неделю крутили кино. Именно в школах нам прививали художественный вкус, и редко кто не участвовал в художественной самодеятельности.

Школа, конечно, была политизирована, устраивались так называемые политбои (диспуты на политические темы), выпускались стенгазеты со статьями на злободневные темы, политинформации. Комсомол принимал реальное участие во всех школьных делах; приём в комсомол не был гарантирован всем. Например, детям репрессированных отказывали, это

называлось борьбой за чистоту рядов.

Мы хорошо помним, сколько всяких реформ претерпела наша школа, в том числе по профессиональному образованию. На первом этаже размещались слесарная и столярная мастерские. Шефы – завод «Текмаш» – подарили токарные станки по дереву и металлу. Слесарной мастерской руководил учитель Николай Семёнович Семёнов, а столярной – Михаил Гаврилович Патенков. Оба были прекрасные специалисты и имели хорошие учительские навыки. Мы чинили школьную мебель, делали табуретки и полки для школы. Проводились выставки поделок «Сделай сам». Когда началась война, Николай Семёнович ушёл на фронт, а когда вернулся, нашей школы уже не было, он работал в других учебных заведениях.

В школе мы проводили много времени. Популярностью пользовался театральный коллектив. Ставились такие пьесы, как «Платон Кречет», «На дне» М. Горького. Режиссёрами, как правило, были словесники – Евдокия Яковлевна Успенская и другие. Роли исполняли не только ученики, но и учителя, родители. Например, София Ивановна, учительница немецкого языка, играла Анну, а отец ученика из нашей школы – Сатина. Костюмы шили сами. Я тоже участвовал в спектакле – играл шулера-татарина.

В школе, как я уже говорил, были свои духовой, струнный и джазовый оркестры, которыми руководил Михаил Михайлович Казаков, бескорыстный энтузиаст.

Помню я и колоритную фигуру завхоза Антона Андреевича Дремо, который жил при школе в пристройке во дворе. Он говорил, что завхоз должен находиться всегда при школе, как поп при церкви. Мы его побаивались. Классы мы убирали сами. Часто во время половодья вода доходила

до школьного двора, и после наводнения Антон Андреевич с ребятами убирал территорию пришкольного участка.

В школе не поощряли доносительство и ябедничество. За девчат заступались. Честное признание считалось очень важным. Между ребятами драки, конечно, случались. Во дворе за сараями был «застенок». Там поигрывали в пристенок на деньги, дрались на кулаках. Это называлось

«получить с него». В подвале закрытой Покровской церкви, которая находилась рядом со школой, по слухам, водились ведьмы, бродили призраки умерших, вообще гнездилась всякая нечисть. В эту бывшую церковь городские власти начали свозить всякие документы, и впоследствии там

был размещён архив. А нам было интересно, что происходит в подвале.

Рядом со школой был расположен так называемый «Дом Раевских», из двора которого был лаз, по нему можно было проникнуть в подвал под церковью. Мы, пацаны, по двое лазали в этот абсолютно тёмный подвал. Тех, кто осмеливался на это, ребята уважали, называли смельчаками, «чертями» или «ангелами». Я тоже лазал и этим гордился.

Никогда не забуду своих одноклассников!

Прежде всего тех, кто проучился вместе со мной десять лет, с 1 по 10 класс: Вася Перелыгин, Ваня Парнасский, Моська Гинзбург, Виктор Мороз,Финагин Володя, Анатолий Лучин, Леонид Горошенков, Витька Панов, ЛёнькаРыжков. Из них на войне были восемь человек, четверо не вернулись. И девчата – Тамара Сорокина, Мила Малыгина, Лена Баршевич, Лида Пряжникова,Наташа Благинина, Лена Волкова. В разные годы в нашем классе «Б» учились

Иоська Равкин, Пирим Юля, Тамара Деева, Витька Клюшников.

Мы были призваны а армию в сентябре-октябре 1940 года. Многих забрали из институтов. Так, Толик Лучин учился в Ленинграде в электромеханическом, он потом защищал этот город в числе добровольцев и погиб на Пулковских высотах. Это был спокойный, тихий парень, прекрасно учился, особенно увлекался точными науками. Вечно пропадал в кабинете физики. Был смелым – помню, как он ставил табуретку на стул, вставал на неё и протирал лампочки в классе. Николай Иванович доверял ему ключ от кабинета. Толик лазал вместе с нами под церковь и носил почётную кличку «Ангел». Дружил с красавицей Лидой Пряжниковой.

Володька Финагин по кличке «Бухгалтер» был настоящим педантом: всегда был очень аккуратно одет, галоши свои тщательно чистил и приносил в класс. Всегда выигрывал на олимпиадах по русскому языку, у него был очень большой словарный запас. Он тоже учился в Ленинградском

электромеханическом институте, остался в блокадном Ленинграде и погиб при артиллерийском налёте. У Моськи Гинзбурга, сына бедного кожевенника, имелись одни-единственные брюки, галош не было вообще, а спортивную форму ему давали за счёт школы. Он вместе с матерью ходил по жильцам стирать бельё, поэтому сразу после уроков бежал домой, не оставался в школе на кружки. Он был смелый – катался на подножках и буферах трамваев. Его призвали на западную границу и в самом начале войны он там погиб. Семья Гинзбургов успела эвакуироваться в Пензу.

Лёнька Горошенков (Горох) до войны жил с семьёй между «Текмашем» и 5-м заводом. Семья их жила бедно, у них был маленький неказистый домик с покосившимся забором. Отец Лёньки – железнодорожный рабочий, а мать бегала к поездам продавать проезжающим всякую снедь: мочёные яблоки, картошку… Лёнька был гордый, никогда ни у кого ничего не просил, предпочитал копать огороды соседям, чтобы заработать на коньки. Подрабатывал он и в горсаду – чистил велосипеды. Учитель математики Виктор Вениаминович Соломин рекомендовал его родителям отстающих первоклассников, и Горох давал детям «частные уроки» за копейки. Лёнька был хорошим математиком, прекрасно решал всякие практические задачи и легко поступил в Елецкий учительский институт, но был призван в армию и погиб под Ельцом. Война разметала их семью: мать уехала в деревню и там умерла, а отец был зачислен во фронтовую поездную бригаду

и всю войну провёл на фронте. Военная судьба Витьки Панова сложилась удачно – он даже дослужился до майора.

Я встретил войну на действительной службе в танковых войсках на западной границе, был тяжело ранен, попал в немецкий плен. Из плена бежал в партизанский отряд, получил Золотую медаль за выполнение особо важных боевых заданий. После войны служил в армии до конца 1947 года.

Окончил Орловский пединститут, работал учителем в школе, был директором областной Детской экскурсионно-туристской станции, а потом – Орловского культпросветучилища…

Был у нас ученик Лёня Рыжков. Его старший брат – начальник орловского Дома офицеров – устроил Лёню в конвойную бригаду. Когда началась война, Лёнька Рыжков по заданию обкома комсомола был направлен на подпольную работу в Шаблыкинский район, оккупированный немцами в октябре 1941 года. Он был внедрён в полицейскую бригаду Каминского, которая отличалась особыми зверствами и никого не щадила. За выполнение ответственных и опасных оперативно-диверсионных заданий Лёнька был награждён орденами Красного Знамени и Отечественной войны. После войны он служил в аппарате УВД, женился на нашей однокласснице

Наташе Благининой.

Учился с нами Борис Свистков, «Свист». Он оставался в Орле до начала войны и вместе с семьёй эвакуировался в Пензу. Через военкомат он попал на курсы командиров, воевал в составе 1-го Белорусского фронта, освобождал Белоруссию и Польшу, был ранен. После войны стал начальником лагеря немецких военнопленных. Считался в Орле самым завидным женихом: у него имелись машина, три охотничьих собаки, собственный дом. После войны он слыл крепким хозяйственником, работал начальником крупных автоколонн, «Сельхозтехники», заместителем директора завода имени Медведева. Уже на пенсии возглавлял объединение ветеранов.

Некоторых ребят из старших классов особенно уважали. Например, Игорь Грибакин слыл отличным электриком, знал физику, умел пускать кино, он был хозяином кинозала. Частенько мы сидели там на полу и смотрели кино. Мне посчастливилось быть «крутильщиком» – крутить динамо-машину. Это дело непростое – выбрать правильный ритм, чтобы на экране фигуры двигались как в жизни. Оказывается, у меня было хорошее чувство ритма. «Крутильщики» могли смотреть кино, сколько хочешь, были и такие, кто смотрел «Чапаева» по 50 раз… Игорь был на войне, после Победы окончил Московский институт инженеров транспорта, трудился главным инженером Орловского железнодорожного депо. У Игоря, считаю, особые заслуги в том, что жива память о нашей школе. Он «пробил» строительство новой 7-й школы, её построили в 1955 году недалеко от вокзала.

Из нашего класса вышла целая плеяда врачей, и они уже студентами в годы войны лечили людей: Тамара Сорокина, Лена Баршевич, Юля Пирим, Лена Бражник. Только Наташа Благинина стала учительницей, писала стихи, вышла замуж за парня из нашей школы Лёньку Рыжкова. Вообще, надо сказать, в нашем классе были очень талантливые ребята. Васька Перелыгин считался не только отличным математиком, но и знатоком физики, а Ваня Парнасский был вообще всесторонне талантливым мальчиком. Он стал победителем математической олимпиады и окончил во время войны в эвакуации в Татарии физмат.

Наша школа славилась тем, что большинство выпускников поступали в вузы. Вместе с нами учились многие дети врачей. Например, Галя Добросмыслова – дочь хирурга, Пётр («Пулька») Преображенский – сын знаменитого глазного врача Василия Николаевича Преображенского. Толик Голынко, сын известного педиатра, тоже стал врачом. Таня Заседателева (Татка) – дочь главврача «скорой помощи», стала медиком. Ира Грибакина и ЗойкаЕвтухова – тоже.

А какая замечательная была семья Парнасских! Отец, Василий Иванович, и мать, Ольга Михайловна, – учителя, происходили из религиозной семьи.

Помню их маленький домик во 2-м Новосильском переулке, № 11. Бабушка моего одноклассника Вани – Глафира, запомнилась душевной, очень гостеприимной. Время было трудное, мы часто недоедали, и бабушка Глафира всегда нам, ребятам, что-нибудь давала – то кашу, то сушёные яблоки, и всегда приговаривала: «Господи, помоги им, грешным!»

Первый этаж дома Парнасских был завален старыми книгами, стопками газет, и, бывало, Василий Иванович брал какую-нибудь старую дореволюционную газету и учил, как нужно её читать – чтобы листы на трепались по ветру, складывать их аккуратно, не оставлять на свету. В старых

«Новостях Орла» печатались всякие объявления, например: «Дрова со склада Осипова» или «Ключников по воскресеньям на молочном базаре оделяет бедных». Василий Иванович давал нам читать «Ниву», и я помню, как в ней был напечатан некролог Тургенева на смерть Некрасова. Никогда не забуду, как Василий Иванович показывал первое издание «Записок охотника» И.С. Тургенева. У Парнасских были и книги знаменитого издателя Сытина: родственники Сытина жили в Орле и дружили с Парнасскими. Василий Иванович передал много книг во вновь образованный музей Тургенева. Славились Парнасские ещё и тем, что ребята с их улицы ходили к ним домой писать диктанты. Некоторым ребятам они давали читать книги домой. Семья Парнасских из эвакуации возвратилась в Орёл в августе 1944 года. Их дом оказался разграбленным, некоторое время они скитались по знакомым.

Встречу с Василием Ивановичем после войны, когда я приехал в отпуск зимой 1945 года, никогда не забуду. Было очень холодно, он ходил без рукавиц, руки прятал в рукава какого-то зипуна, перешитого из шинели. Он меня обнял и стал рассказывать, как мой отец сшил ему этот зипун.

Он говорил: «Мы, Зелик, за тебя молились. Позвать тебя некуда, я сам в гостях живу. Глафиры уже нет на свете, Ольга всё с диктантами. Ваньку моего, дурака, в армию не взяли, послали в институт».

И действительно, к Ваньке я заходил в институт на третий этаж по улице Московской, 29. Ваня уже защитил кандидатскую диссертацию, выдержал конкурс на должность преподавателя начертательной геометрии. Ваня женился на своей ученице Ольге Денисюк, тоже преподавателе института. Все Парнасские теперь покоятся на Крестительском кладбище, на центральной аллее.

Родители мои гордились тем, что меня принимали в хороших домах.

Таким был дом моего одноклассника и лучшего друга Василия Перелыгина на 4-й Курской, на перекрёстке с Пятницкой. Мать говорила мне: «Веди себя хорошо, ничего не проси, не хватай руками, спрашивай, можно или нет». И потом я слышал, как она рассказывала отцу, что мама Васьки говорила, какой я послушный мальчик, как она рада, что я к ним хожу. У Перелыгиных собирались, кроме меня, Колька Муру, Лёнька Горох и другие.

Ребята помогали мне по математике. Отец Васьки Перелыгина трудился главным бухгалтером завода имени Медведева, всегда был хорошо одет, носил галстук. Иногда приезжал домой на автомобиле. Мой отец мне рассказывал: «Приходил Василий Михайлович Перелыгин с директором завода Лакеевым, заказал сшить директору костюм!».

Помню, как у Перелыгиных мы учились играть в шахматы. Васькин отец наставлял: «Чтобы хорошо играть в шахматы, нужно знать математику». Я в математике силён не был и в шахматы, действительно, играю плохо. Давал он нам задание решать всякие задачки, взятые из жизни – расчёты зарплаты, производственных отходов, брака и так далее. Часто мы с Василием Михайловичем ходили купаться на Оку, с начала осени собирали в саду яблоки, груши. Тётя Тоня, мать Васьки, всегда нас чем-нибудь угощала, особенно жареной картошкой на конопляном масле.

В старших классах Васька начал встречаться с нашей одноклассницей Леной Волковой, отличницей, на которой впоследствии женился. Васькины родители, люди деликатные, уважали выбор сына и приняли Ленку в свою семью. Бывало, мы собирались у Перелыгиных осенью всем классом, иногда даже с родителями, и ходили по грибы на Елецкие пруды, а чаще всего в лес

Андриабуж. Жили мы тогда небогато, с едой было туго, и грибы были более чем кстати. Набирали по ведру, сушили и ели всю зиму. Тётя Тоня показывала нам ядовитые грибы и приговаривала: «Боже упаси, эти не бери!» Ходили мы по лесу так, чтобы друг друга всегда видеть, аукались. От их дома через Пятницкую напрямую было минут пятнадцать-двадцать до леса.

Прошли годы, а эти грибные места и доброта Перелыгиных запомнились на всю жизнь. К слову, в 1955 году у Елецких прудов проводился Первый городской слёт юных туристов, и тогда я тоже вспоминал о тех довоенных грибах. И ещё о том, как в этих грибных местах 3 октября 1941

года, когда немцы легко, без боя захватили Орёл, собралось городское руководство, чтобы ехать на Елец…

Зимой 1945 года я приехал домой в отпуск и узнал, что Перелыгины до войны перебрались в Ленинград. Ваську в армию не взяли. Его отец, Василий Михайлович, служил в Ленинграде начальником финансового управления какого-то крупного промышленного объединения. В Орле остались Рита, сестра Васьки, и родственники. Васька несколько раз приезжал в Орёл, и мы встречались. Он работал на «номерном» заводе. После войны я несколько раз виделся с ним.

И сейчас в Орле живут родственники Перелыгиных, в частности, профессор Орловского Среднерусского института заслуженный работник культуры РФ Виктор Анатольевич Ливцов, племянник Васьки. Он по праву может сказать: «Нам наше прошлое свято и дорого».

Из стен нашей школы вышли и другие замечательные люди. Тосик (Антонин Сергеевич) Азбукин – изобретатель. Cашка Булгаков стал одним из лучших московских венерологов. Семён Лаевский и Борис Тынтарев стали генералами юстиции, участвовали даже в процессах над немецкими военными преступниками

Шли годы, мы взрослели. По вечерам часто собирались на крутом берегу Оки в горсаду, и Михаил Николаевич Башкатов проводил там замечательные уроки. Его рассказы о небесных тайнах бередили душу. Романтическая атмосфера парка, где мы встречались с девчатами, влюблялись и мечтали о будущем, осталась в памяти навсегда, как связанная с тайнами

Вселенной. С этих уроков многие уходили парами. Это поистине были звёздные часы нашей юности. И вовсе не думали мы тогда, что над нами уже сгущаются тучи близкой войны…

К слову, в нашем 10-м классе 7-й школы было 17 ребят. 14 из них ушли на фронт, а вернулись только трое… (Журнал «Новый Орёл», № 91-2015 г.)

P.S.

Но были в этой школе и личности другого рода. Об одном из них мы узнаём из архивного документа: «…Из числа выявленных в настоящее время агентов тайной полиции известны следующие: 1. Пахомов Николай (отчество неизвестно), 22 года, до временной оккупации немецко-фашистскими войсками города учился в 7-й Орловской средней школе. В период

оккупации работал в Окружном управлении – должность не установлена. Регулярно, каждый день или через день, посещал Кролика (зондерфюрер Тайной полевой полиции – ГФП) или переводчика Жоржа Займана (сотрудник ГФП). Незадолго до вступления частей Красной Армии в г. Орёл выехал из последнего вместе с сотрудниками тайной полевой полиции».

(Докладная записка УНКГБ по Орловской области П.В. Федотову о немецких карательных и контрразведывательных органах, действовавших в оккупированном г. Орле, по состоянию на 25.IX-43 г. (Совершено секретно). Орёл, 4 октября 1943 г.)




3. Первые жертвы оккупации


Советская пропаганда здорово «запудрила мозги» всем послевоенным поколениям, настойчиво проводя мысль, что в годы Великой Отечественной «народ героически сражался с врагом под руководством партии и правительства…» Увы, всё больше документов той эпохи показывают трусость и беспомощность власти, в том числе и спецслужб, обязанных организовать грамотное и эффективное сопротивление врагу на временно оккупированных территориях. Пламенных речей и разного рода «указивок» было предостаточно, но вот практических дел, как показало время, катастрофически не хватало, чтобы противостоять опытному врагу. Достаточно сказать, что на Орловщине оказались брошенными на произвол судьбы тысячи рядовых коммунистов и комсомольцев, которых потом, после освобождения, «компетентные органы» пытали на предмет

сотрудничества с оккупантами, хотя люди в большинстве своём шли в услужение из-за элементарного куска хлеба.

Как из Брянска, так и из Орла, едва неприятель вторгся в пределы городов, органы советской власти и НКВД исчезли в числе первых. Впрочем, так происходило и в других регионах. Вот лишь одна из многочисленных сводок Управления политпропаганды товарищу Мехлису: «Со стороны

ряда работников местных партийных и советских организаций, а также милиции и НКВД вместо помощи частям в борьбе с диверсантами и националистическими группами отмечаются факты панического бегства с оставлением до эвакуации районов, сёл и предприятий на произвол судьбы…»

Хрестоматийным стал факт, как в Орле спокойно курсировали трамваи, когда фашистские танки громыхали по Комсомольской улице, люди стояли в магазинных очередях с разинутыми от удивления ртами. Свидетели вспоминают, как одна из машин остановилась возле пивнушки, что располагалась невдалеке от Михаило-Архангельской церкви, и молодой офицер с улыбкой подошёл к мужикам, смакующим янтарный напиток, попросил его угостить… Но ещё за час-другой до вторжения, когда Орёл погрузился в зловещее предчувствие, началось форменное мародёрство: люди, видимо, осознали, что власти в городе уже нет никакой, и времени даром не теряли.

Рассказывают, что из здания Госбанка шустрые пацаны пытались выносить мешки с деньгами, но у Александровского моста мешки разорвались, купюры разлетелись, что привлекло внимание немцев. И ребятишки от греха подальше бросились наутёк. (ЛАА, Беседа с А. Корнюхиным, В. Панковым, 1982 г.)

Удивительное дело, но в разного рода мемуарах встречаются эпизоды как отряды НКВД и военных героически сражались на подступах к Орлу и в самом городе. Однако жители, оказавшиеся в тот момент на улицах, что-то не припомнят грохота боя, присущего мощной и организованной оборонительной операции. «Мне в то время было лет 9-10. С пацанами мы играли в районе Посадских улиц, когда вдруг из переулка выскочила небольшая танкетка или бронемашина, сейчас не помню точно… Вышел дядька в чёрном комбезе, улыбнулся и поманил нас к себе. Мы поначалу думали, что это наш танкист. Но он заговорил по-русски, правда, с большим акцентом, спрашивал, как проехать к вокзалу. Мы показали направление, и он укатил. Только спустя несколько минут мы услышали выстрелы где-то в районе Красного моста, помчались туда, увидели нашу покорёженную зенитку и пару танков с крестами на броне… Только тогда до нас дошло, что в Орле немцы…» (ЛАА, Беседа с П.И. Коптевым, 1980 г.)

Танки вползали в Орёл не абы как. Их встречали засланные задолго до вторжения агенты абвера. В цивильных костюмах с белыми нарукавными повязками, они показывали, кому куда сворачивать. На картах, отпечатанных в Берлине ещё в сентябре сорок первого, город Орёл уже был поделён на сектора, чёрными квадратами и прямоугольниками отмечены места будущего расположения немецких частей, вспомогательных служб, казарм, автопарка и так далее.

На несколько дней Орёл, а затем и Брянск погрузились в хаос. Новые хозяева только обустраивались на новом месте, формировали администрацию из местных пособников. Поэтому не удивительно, что наиболее рисковые ребята продолжали воровать и грабить. Но как только они коснулись немецкого имущества, последовали показательные казни. Много позже родственники некоторых из «джентльменов удачи» пытались представить своих сыновей как мстителей, пострадавших за идею. И надо заметить, что кое-кому удалось приобрести ореол мученика. Видно, вернувшейся в город советской власти не хватало примеров для обличения зверств оккупантов, вот и валили до кучи непроверенные факты.

Но вернёмся к вопросу о захвате Орла неприятелем. Конечно, кое-какие войска пытались разместить на подступах к областному центру. Например, по воспоминаниям бывшего командира 2-й батарей 702-го артиллерийского противотанкового полка С. Родионова, который стал

командовать батареей только днём 2 октября, личный состав не был знаком с техникой, не сделал ни единого выстрела, не умел даже перевести орудия из походного состояния в боевое. Позднее, при пробной стрельбе, выяснилось, что в противооткатных устройствах отсутствует глицерин, и

орудия после первого залпа остались в заднем положении. Не готовыми оказались и артполки, переброшенные под Сабурово и Солнцево.

Безусловно, отдельные очаги сопротивления были, но мы акцентируем внимание на том, что настоящей продуманной обороны, способной серьёзно противостоять врагу, власти организовать не сумели. Даже героически сражавшиеся десантники, почти полностью погибшие на орловской земле, не могли спасти положение. Вот мнение историка А.В. Исаева:

«По распоряжению Ставки в район городов Орёл и Мценск по воздуху перебрасывается 5-й воздушно-десантный корпус в составе 10-й и 201-й воздушно-десантных бригад. В 5 часов 10 минут 3 октября командир корпуса полковник С.С. Гурьев получил приказ осуществить посадочный десант на аэродроме Орёл, задержать продвижение танков противника по шоссе на

Тулу и обеспечить сосредоточение 1-го гвардейского стрелкового корпуса.

Пусть не удивляет, что десантников планировалось использовать против танков. Воздушно-десантные бригады имели на вооружении огнемёты РОКС, которые можно было использовать, и использовали реально против танков. Таким образом, удалось перебросить на дальность до 500 км

более 6 тыс. десантников с вооружением, боевой техникой и двумя боекомплектами боеприпасов».

Опять процитируем С. Родионова: «…После того, как в неравном бою противник уничтожил много живой силы и боевой техники наших двух артполков, 4-я танковая дивизия противника

окончательно сломила сопротивление батарей, примыкавших к дороге Кромы – Орёл, начала движение к Орлу. Отсутствие глубины противотанковой обороны, да ещё отсутствие нашей пехоты в боевых порядках привели к тому, что 4-я танковая дивизия после овладения рубежом Сабурово – Кр. Сабуровец… сравнительно быстро достигла города».

А вот взгляд с другой стороны. В донесении 4-й танковой дивизии вермахта 4 октября записано: «С 30.09 по 3.10 пройдено от Глухова до Орла – 240 км; потери: 41 убит, 120 ранено, потеряно пять PzIII, один PzIV, на ходу 59 танков. Враг (оценочно): 630 убиты, 1570 пленных захвачены, 4 самолёта на земле, 16 танков, 23 тягача, 24 орудия, 29 зениток, 362 машины…»

А теперь рассказ Николая Анатольевича Андреева – руководителя поискового отряда «Безымянный солдат» при Среднерусском институте управления:

– 3 октября 1941 года где-то с 15 часов 30 минут (более точное время пока установить не удаётся) до 18 часов на участке улицы Тульской до пересечения с Щекотихино немецкий лёгкий бронетранспортёр или какая-то разведывательная машина обстреливает нашу «эмку»…

Немцы заходили со стороны Московской улицы и нынешней Ляшко. Они заняли вокзал. Их разведдозор проскочил под мосты в районе вокзала и откуда-то с подъёма, а, скорее всего, – с перекрёстка они и расстреляли «эмку», которая шла, со слов очевидца, последней в колонне. Можно предположить, что это отступали штабисты Орловского военного округа, а замыкал колонну автомобиль облвоенкома. Позднее выяснилось, что немцы расстреляли не одну, а две «эмки».

Однозначно – это не был артиллерийский удар. Судя по имеющимся фото, поражение произошло из автоматического оружия, так как на снимке видно, что машина после попадания вильнула в кювет, где и застыла, имея пробоины от пулемёта или автомата. Если бы в неё попал снаряд, то автомобиль, безусловно, разворотило. А на фото он внешне выглядит целым. Эту версию подтверждают и очевидцы из ближайших домов.

Итак, «эмка» остановилась, из неё выскочили четыре человека. Двое упали сразу же, видимо, попав под огонь; двое побежали. Но вскоре пулемётная очередь повалила ещё одного; последний пробежал, может быть, шагов пятнадцать, успев перескочить на другую сторону дороги. Как говорит один из очевидцев, немцы подъехали к убитым на мотоциклах. Сняли с них оружие и сапоги. Когда раздались первые выстрелы, народ, а людей было много вдоль обочины, разлетелся моментально. А когда немцы уехали, на место гибели наших военных тут же подскочили пацаны. Один из мальчишек хорошо запомнил, что у того, кто отбежал дальше всех, на петлице было четыре «шпалы». То есть это был полковник. Ещё бросилось в глаза, что на убитых были шерстяные гимнастёрки из добротного материала. И шерстяные бриджи. Кобура расстёгнута, плащ расстёгнут. Скорее всего, немцы обыскали трупы и изъяли документы.

В этот день больше ничего серьёзного не происходило. Немцы проскочили на транспорте вперёд, а потом вернулись обратно. А на следующий день, 4 октября, в город со стороны Мценска ворвалось несколько наших танков. Завязался бой. Немцы успели к этому времени обустроить на железнодорожной насыпи артиллерийские позиции для 88-мм орудий. Именно эти орудия на следующий день и встретили нашу танковую разведку. Немцы подбили две наши «тридцатьчетвёрки», а затем и два танка КВ, подошедших на подмогу. Танк Ракова, как мы потом выяснили, стоял ближе к городу. Мы определили и место, где подбили танк Олейника.

Уже в наше время появились немецкие фотоснимки первых дней оккупации Орла. На одном из них мы видим и скатившуюся в кювет «эмку», а рядом подбитый танк. Точнее, на снимке две «эмки», значит ещё кто-то погиб из отступающей колонны.

Опять же со слов очевидцев, до 5 октября никого эти трупы не интересовали. А после обеда подъехал немецкий грузовик. Солдаты стали собирать вдоль дороги погибших, а их было довольно много, и складывать в кузов. И здесь всплывает одна подробность: все, кто лежал вокруг «эмки», были практически полностью раздеты.

Собрав погибших, немцы направились назад, ближе к городу, остановились на Старо-московском шоссе возле дома № 18, строение 1, где и решили похоронить всех. Жителям объяснили, что делают они это для того, чтобы не вспыхнула эпидемия от заразы.

…И вот прошло 74 года. 9 июня 2015 года нам позвонили из «Водоканала» и сообщили, что при ремонте водопровода они наткнулись на захоронение, просили нас, как специалистов, приехать. Мы начали раскопки. Нашли останки 35 человек. Приехали криминалисты из следственного

комитета. С ними мы потом определяли признаки смерти наших бойцов. У шестерых характерные следы от сильных ожогов. Но ни у кого нет характерных пулевых отверстий в черепах, когда добивают раненых. Часть убита шрапнелью, часть – осколками, человек 12 погибли от пулевых ранений. Мы установили, что большая часть погибших в возрасте от 18 до 25 лет. Двое – в районе 40 лет.

Да, в ходе поиска появилась новая история, что один из экипажей танкистов был похоронен в ближайшей посадке; место нам уже показали. Летом приступим там к раскопкам.

Дальше началась кропотливая работа по изучению архивных материалов. Сейчас, в эпоху интернета, гораздо легче собрать нужные документы.

Начали с воспоминаний ветеранов. Выяснилось сразу, что в 1943 году во время освобождения Орла, боёв на этом участке, в районе Старо-московского шоссе, не было. Наши заходили сверху, со стороны силикатного, и вдоль реки… Значит, остаётся 41-й.

Потом мы нашли немецкую фотохронику и вычислили интересующие нас события. Что касается гибели военкома Орловской области Н.А. Волкоедова и начальника политотдела облвоенкомата К.П. Мясникова, то об их гибели при выходе из Орла было известно из донесений. Правда, по одной из версий, видимо, не совсем проверенной, указывалось, что их машина попала в колонну немецких танков при выезде с Ленинской на Комсомольскую, а при попытке вырваться в район Курских улиц была расстреляна.

Теперь можно более точно утверждать, что машина военкома замыкала колонну, пытавшуюся оторваться от разведдозора противника (мотоциклистов из 6-й роты 34-го полка и танков 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии), а боестолкновение произошло именно на выезде из Орла. Известно, что подполковник Лебедев (зам. военкома), после гибели Волкоедова возглавивший облвоенкомат, был в отступающей колонне.

Именно он проводил потом расследование. И указал в документе: «Волкоедов Н.А. и Мясников К.П. – 3 октября 1941 года при выходе из г. Орла в 2-х километрах от станции Орёл в сторону Овсянниковского с/совета убиты… Оставлены незахороненными, т.к. находились на территории, занятой фашистскими войсками».

И ещё один документ:

«Красноармейцы–шофёры И.М. Тарасов и Т.А. Алымов… при отходе из г. Орла 3 октября 1941 г. остались в окружении с автомашиной… Где похоронены – неизвестно». И эти бойцы 74 года считались пропавшими без вести».

Но нет, они были похоронены немцами, а теперь их прах упокоился рядом с танкистами.

В августе 2015 года на мемориальном комплексе возле с. Первый Воин состоялось торжественное перезахоронение останков героев-танкистов, поднятых нами возле дома № 18. Их фамилии увековечены на памятном знаке. Там же покоятся и останки работников облвоенкомата. Но в тот

момент мы не могли назвать их поимённо. Теперь историческая несправедливость будет устранена.

Кстати, через интернет мы разыскали правнучку Волкоедова, и она прислала нам некоторые фотографии и документы бывшего орловского военкома. Это большая удача в поисковой работе, так как раньше в Орле не было даже изображения полковника, погибшего при отступлении из

Орла. Надеемся, что удастся получить более подробную информацию и о Константине Прокофьевиче Мясникове. И мы «вспомним всех поимённо»… (ЛАА, 2017 г.)

Итак, поиск следопытов позволил назвать ещё одно имя, до сего дня практически неизвестное. Полковник Николай Александрович Волкоедов одним из последних покидал Орёл, преследуемый по пятам передовыми частями вермахта.

Кто же он такой, 43-летний военный, погибший одним из первых в оккупации?

В нашем распоряжении оказалась собственноручная автобиография военкома. «Родился в 1989 г. в д. Сорокино Ульяновского района Орловской области в семье крестьянина-батрака. Отец всё время ходил по отходным промыслам, работая плотником, столяром, работником по мельницам, а с 1923 г. работал в гор. Алчевске на заводе имени Ворошилова рабочим; умер в 1838 г. Мать – домашняя хозяйка, живёт с братом Петром, работающем на заводе им. Ворошилова слесарем. Второй брат окончил строительный институт, работает в г. Грозном на строительстве прорабом.

Родственников, живущих за границей и репрессированных, – нет.

Жена Булычева Валентина Павловна – уроженка г. Дорогобужа Смоленской области, из семьи кустаря-ремесленника (слесаря). Отец её умер в 1926 г. Родственников по линии жены репрессированных и живущих за границей нет.

Сам начал работать по найму с 12 лет. Сначала мальчиком в аптекарском магазине Голубовича в г. Белёве, затем мальчиком у торговца Куркина в г. Болхове, затем мальчиком и приказчиком в мануфактурном магазине братьев Алексеевых (г. Болхов). Конец 1916 и начало 1917 г. в связи с закрытием магазина в Болхове – на черновых работах. В феврале 1917 года был призван в старую армию (131-й пехотный полк), где служил до сентября 1917 г. Уволен в отпуск по болезни и обратно не возвратился. Работал в г. Белёве у купца Яковлева дворником.

В марте 1918 года добровольно поступил в Красную Армию, во 2-й Калужский партизанский отряд (г. Козельск), с которым убыл на Южный фронт, где влились в состав 4-го Московского стрелкового полка (в последствии переименованного в 121-й стрелковый полк), в составе которого участвовал в боях против Краснова на Новохопёрском направлении. 28 декабря 1918 года был обморожен у ст. Калмычек и направлен в госпиталь в г. Тамбов, откуда эвакуирован в г. Калугу. Из Калуги в сентябре 1919 г. выписан из госпиталя. По пути следования в часть снова заболел и

был направлен в госпиталь в г. Вольск, откуда выписался в феврале 1920 г. и поехал в свою часть. Но до части не доехал, не зная её точного места пребывания, вследствие чего в г. Краснодаре был направлен в запасной полк 9-й Кубанской армии, откуда в мае 1920 г. поступил на Краснодарские командные курсы, которые окончил с отметкой «отлично» 1 января 1922 года.

По окончании курсов выбрал место службы (г. Барнаул, части особого назначения), где служил в 8-м отдельном особого назначения батальоне командиром взвода. По расформировании батальона в августе направлен в резерв комсостава при штабе СибВО, откуда поступил учиться в высшую

военную школу Сибири, которую не окончил по причине её расформирования. Направлен в 87-й стрелковый полк комвзвода. В полку прослужил до декабря 1928 г. на должностях: комвзвода, пом. нач. пулькоманды, нач. пулькоманды, командир пулемётной роты.

В декабре 1928 г. переведён Речицким райвоенкомом, в сентябре 1931 г. – Комаричским райвоенкомом, в сентябре 1934 г. – Ржевским райвоенкомом, в октябре 1937 г. – начальником Брянского мобокруга, а в октябре 1938 г. назначен Орловским облвоенкомом.

За службу в Красной Армии награждён юбилейной медалью «XX лет РККА», в 23-ю годовщину Красной Армии Указом Президиума Верховного Совета награждён орденом «Знак Почёта».

В ВКП(б) вступил в октябре 1920 г. на Краснодарских комкурсах, утверждён Краснодарским укомом ВКП(б), партбилет № 0268942.

За период нахождения в партии был секретарём ротной партячейки, членом полкового бюро ВКП(б), членом пленума и кандидатом в члены бюро Комаричского РК ВКП(б), членом пленума Ржевского РК И ГК ВКП(б), неоднократно избирался на районные, областные и окружные

партконференции. Был членом Речицкого горсовета и райисполкома, Комаричского райисполкома, Ржевского горсовета и райисполкома. Являюсь депутатом Орловского облсовета и членом исполкома облсовета депутатов трудящихся.

Активно участвовал и участвую в работе Осоавиахима, за что награждён в 1929 г. значком «Активист Осоавиахима». Сейчас состою членом президиума Орловского областного Совета Осоавиахима.

В троцкистских и др. антисоветских группировках не состоял. Колебаний от генеральной линии партии не было. Судим не был.

Полковник Волкоедов. г. Орёл. 14 марта 1941 г.»

А теперь вернёмся к мемуарам М.М. Мартынова (см. 1-ю главу), в которых он приводит запись беседы с бывшим первым секретарём Советского райкома партии П.С. Студенниковым. Пётр Степанович вспоминает, что он на машине, спускаясь по Ленинской, врезался в колонну немецких

танков и впереди заметил «эмку» Волкоедова. По версии Студенникова, в машине вместе с облвоенкомом находился заведующий военным отделом обкома партии Дмитрий Фёдорович Добродеев. Якобы немцы из танка разнесли вдребезги «эмку» Волкоедова и Добродеева, а самому Студенникову удалось скрыться в одной из Курских улиц, а затем выбраться на юго-восточную окраину города, куда противник ещё не проник.

Как известно, военные отступали в направлении Мценска, где собирались войска для отражения дальнейших атак Гудериана. А вот партийные работники и силовики по заранее намеченному плану отступали на Елец, где впоследствии (с небольшим перерывом) и располагались вплоть до освобождения Орла.

Обратим внимание, что в поиске появилось ещё одно имя – Добродеев. Его нет в имеющихся у нас документах, подписанных Лебедевым, который лишь сообщает Военному Совету Орловского военного округа 10 октября 1941 года: «…не прибыл к месту новой дислокации облвоенкомата в

г. Елец облвоенком полковник Волкоедов Н.А. Последнего адъютант видел в двух километрах от Орла тяжело раненым, вынести его с данной территории не представилось возможным.., принимаю меры для дальнейшего розыска тов. Волкоедова, о результатах донесу дополнительно».

Как проходил дальнейший розыск, нам пока неведомо. Нет никаких подробностей и о гибели Добродеева. Очевидцы, бывшие в то время детьми, смутно вспоминают, что среди погибших на Старо-московском шоссе были два полковника. Скорее всего, это Волкоедов и Мясников. Был ли Добродеев в военной форме? По крайней мере, о погибших в штатском в двух «эмках» никто не вспоминает. Вопросы, вопросы…

Поиск продолжается. Ребята из «Безымянного солдата» вновь связались с правнучкой Волкоедова, надеясь, что она подскажет новые направления исследований по разгадке трагедии, произошедшей на северной окраине Орла 3 октября 1941 года. Мы следим за развитием событий,

уверенные, что следопытам по силам восстановить детали октябрьского происшествия, а главное – установить имена всех погибших, чтобы затем увековечить их на памятной плите. Ради этого и продолжается благородная миссия уже правнуков солдат Победы.

А тем временем я перебирал свой архив, подспудно терзаемый вопросом: почему всё же Орёл бросили на произвол судьбы? Нашёл свидетельства того, что основные властные структуры покинули Орёл ещё за три дня до вторжения немцев.

«Я 3 октября оказалась в районе нынешнего сквера Танкистов и хорошо помню, что ещё рано утром по Пушкинской в сторону Ливенской промчались машин пять-семь легковушек… Это машины обкома и горкома партии, я их знала. Но ещё с вечера туда же проследовали такие же

автомобили и ещё пара грузовиков… Убегали наши руководители без оглядки… А людям ничего не сообщили, даже радио молчало, хотя до этого несколько раз во время авианалётов давали звуковой сигнал… В обед где-то началась паника, видимо, просочилась информация, что немцы на подходе. С каждым часом людей становилось всё больше, они запрудили всю Московскую. Но тут появились немецкие машины и мотоциклы, они несколько раз выстрелили поверх голов, чтобы люди, значит, дорогу им освободили. Народ кинулся кто куда… Я что-то не помню, чтобы бои шли на улицах, наших-то войск здесь не было, с кем воевать-то… Немцы быстро проскочили на вокзал, видимо, хотели удостовериться, что там противника нет… Потом, да, послышались на северной окраине Орла выстрелы и взрывы, может, это там и произошла какая-то стычка, но быстро всё смолкло. И к вечеру загудело – это множество немецких танков и машин въезжали в город. Люди стали прятаться, поняв, что дело принимает серьёзный оборот…» (ЛАА. Воспоминания 78-летней А.П. Шагаевой, 1981 г.)

Вот так! В Орле оставались только «дежурные службы», ответственность перекладывалась на

плечи совершенно неподготовленных и малоопытных людей. Об одном таком случае – вопиющем! – очередное свидетельство.

За многие годы поисковой работы набралось немало фактов, как говорится, из первых рук. Особое место здесь занимают воспоминания Энвера Арифова, полковника запаса. Его воспоминания о нашествии гитлеровцев на Орёл позволяют оценить действия многих должностных лиц, которые и стали виновниками сдачи врагу областного центра. Вот строки из его письма.

«В феврале 1940 года я окончил Орджоникидзевское военное пехотное училище, в марте того же года принял пулемётную роту 228-го стрелкового полка 55-й дивизии имени Ворошилова на Карельском перешейке (война 1939–1940 гг. с бело-финнами).

Там же получил тяжёлое ранение. После излечения, в октябре 1940 года, был назначен командиром курсантской роты Орловского военно-пехотного училища, а затем военным комендантом города Орла.

Первый выпуск Орловского военно-пехотного училища намечался на осень сорок первого. Война объявила иные сроки: выпуск был осуществлён досрочно, в июле. Курсанты третьего года обучения досрочно выпускались лейтенантами, а курсантам набора 1940 года из числа младшего

командного состава срочной службы присваивалось звание младших лейтенантов. Все они отправлялись в действующую армию.

Тут же набрали новый состав курсантов, исключительно из сержантов, старшин срочной службы, чтобы максимально ускорить процесс подготовки из них командиров взводов (за пять-шесть месяцев).

К началу сентября 1941 года обстановка на фронтах сложилась крайне тяжёлая. Враг находился всего лишь в ста километрах от Орла. Войсковые части, находящиеся в городе, в спешном порядке были отправлены на фронт. Поэтому оборона Орла по приказу Верховного Главнокомандующего была возложена на курсантов военных училищ и единственный из оставшихся здесь запасной полк.

Начальником гарнизона стал начальник нашего училища полковник Н.Н. Богданов. По его приказу курсанты танкового, авиационного училищ и училища связи, ещё не закончившего формирование, заняли оборону на рубеже летних лагерей, в 10-12 километрах от города.

Однажды меня вызвал к себе полковник Богданов. Он объявил, что положение стало угрожающим. И назначил меня комендантом города. Своё решение он объяснил тем, что я был единственным в училище офицером, который уже понюхал порох на войне.

Полковник Богданов тут же поставил и задачи, которые мне предстояло решить безотлагательно. Первая: в течение суток организовать эвакуацию членов семей военнослужащих, командно-политического состава, как тогда говорили. Вторая: в срочном порядке вывезти на новое место дислокации штаба округа архив одного из отделов, остававшихся ещё в Орле.

Этим же приказом на управление военной комендатуры возлагалась охрана всех государственных и оборонных объектов. Надо было обеспечить бдительное несение службы и принять все меры, чтобы не допустить проникновения в город вражеской агентуры и диверсионных групп противника.

Не успел я как следует осмыслить весь груз свалившихся на меня обязанностей (а было мне тогда всего двадцать два года), как последовал вызов в штаб округа. Там под расписку дали прочитать документ особой важности. Это был приказ Верховного Главнокомандующего. Непосредственно ко мне относились такие строки: «…в связи с временным отходом и перегруппировкой наших войск на новые рубежи, курсантов военных училищ Орловского военного округа с оборонительных укреплений снять… В пятидневный срок обеспечить новое место дислокации».

Полковник Богданов разработал чёткий план эвакуации. Согласно его решению наше училище отправлялось тремя эшелонами. 1-й и 2-й курсантские батальоны с командно-политическим составом грузились в первый эшелон, начальником которого назначался полковой комиссар Не-

стеров. Отправка намечалась (обратите внимание! – Ред.) на 26 сентября 1941 года в 23.00. Второй эшелон заняли курсанты 3-го и 4-го батальонов.

Начальником эшелона был сам полковник Богданов. Отправка – 28 сентября в 23.00. И, наконец, третий эшелон. В него вошли хозяйственная рота, вольнонаёмный персонал численностью до 600 человек, вся учебно-бытовая техника, вещевые и продовольственные склады, а также запасы горюче-смазочных материалов. Начальником эшелона назначили меня. Для моего эшелона выделялись два железнодорожных состава по двадцать три вагона (платформы) в каждом. Отправка его намечалась на 30 сентября в 23.00. С отправкой первых двух эшелонов затруднений не возникло. Они ушли по графику. Примерно в то же время передислоцировался в город Елец и штаб округа. Запасной полк занял оборону в районе летних лагерей, а укреплённые районы на подступах к Орлу занимали по мере прибытия войсковые части из фронтовой полосы. Фашистская авиация совершала налёты на город, но пока не очень интенсивно, и это позволяло надеяться на организованную и, возможно, спокойную отправку моего разношерстного хозяйства.

Но в ночь с 29 на 30 сентября, когда полным ходом шла погрузка техники и материальных ценностей, город подвергся массированному налёту авиации противника. Не менее полусотни самолётов бросали бомбы на жизненно важные узлы Орла. Особенно пострадали укрепрайоны и железнодорожная станция. В нашем эшелоне сгорело две бензоцистерны, четыре платформы с автотехникой, вагон с имуществом. Семнадцать бойцов получили ранения, десять из них – тяжёлые.

Остаток ночи и весь день 30 сентября мы занимались восстановлением железнодорожных путей, заменой повреждённых вагонов, платформ, заменой сгоревших при бомбёжке материалов. Вместо бензоцистерн, которые представляли наиболее удобную мишень для авиации, мы решили собрать

бесхозные автобензовозы, которые легко можно было замаскировать.

После некоторого раздумья я решил отправку эшелона назначить не от железнодорожной станции, которая уже «пристреляна» авиацией, а от разъезда, что в десяти-двенадцати километрах от Орла, на семь часов утра первого октября.

Рано утром первого октября 1941 года, за несколько часов до отправления, мы узнали, что ночью колонна фашистских танков – до 40 машин – прорвала линию фронта и приближается к городу. А у нас ещё погрузка не закончена! Пришлось торопиться и отправление назначить на час раньше

намеченного срока. Многое пришлось доделывать уже на ходу.

И всё же фашистские самолёты нас настигли. На эшелон обрушились бомбы, пулемётные и пушечные очереди. Вспыхнули прицепленные в хвосте вагоны с горючим, густо задымили окна вагонов с продовольствием. Пришлось останавливать эшелон и тушить пожары. Пулемётчики открыли огонь по самолётам. И тут удача показала нам своё лицо: довольно быстро один из самолётов, нахально пролетавших на бреющем полёте, был подбит и грохнулся на землю метрах в двухстах от эшелона. Остальные, то ли испугавшись залпового огня, то ли израсходовав запас горючего, улетели восвояси.

Маленькую передышку я использовал для того, чтобы отцепить изуродованные и сгоревшие вагоны и организовать противовоздушную оборону. Станковые и ручные пулемёты мы расположили на крышах вагонов и на платформах, назначили дежурные смены автоматчиков и снайперов. И когда примерно через полчаса движения эшелон подвергся новой атаке фашистских самолётов, мы её встретили организованным огнём из всех видов оружия. Нам удалось сбить ещё один самолёт противника.

В этом бою восемь бойцов получили ранения, в том числе и я. Слышен был гул нашей артиллерии, хорошо было видно, как наша авиация свой бомбовой груз сбрасывала на танковую колонну противника… Мы были в пути, когда радисты поймали сообщение Совинформбюро о том, что «после упорных и ожесточённых боёв наши войска оставили город Орёл».

(Сборник «Я – репортёр-2», Из-во «3-е ИЮЛЯ», 2013, стр. 138-141.)

Вот такие воспоминания молодого офицера, несколько дней побывавшего в должности коменданта Орла. Сразу же возникает недоумение. Во-первых, одно только то, что лейтенанту доверили такой важный пост, наводит на размышления. В городе почти не осталось опытных офицеров?

Или все они попали в первый эшелон? Комсостав почему-то раньше всех дал дёру, «доверив» 20-летнему пацану высокий пост…

Вновь и вновь повторяем: Орёл стал единственным областным центром, который немцы взяли практически без боя, без серьёзной организованной обороны. Уже 27 сентября штаб Орловского военного округа перебрался в Елец. Под Брянск, где размещался командный пункт Брянского

фронта, перебросили последние боеспособные войска. По приказу свыше вывезли из города всех курсантов военных училищ. То есть за три дня до вторжения фашистов защищать областной центр было некому. Всерьёз принимать отряды самообороны и запасной полк не стоит, если учесть, что они изначально не могли остановить танковые армады. Так и произошло. Несколько сотен выдвинувшихся под Кромы людей со стрелковым оружием и бутылками с зажигательной смесью только разозлили противника. Несколько пулемётных очередей оказалось достаточно, чтобы полу-

профессиональные защитники разбежались…

И на этом фоне назначение лейтенанта на должность коменданта города (при наличие более статусных военных) можно охарактеризовать только паническими настроениями и желанием переложить ответственность на кого угодно. Не хочется обвинять в трусости орловскую власть, но факты – упрямая вещь. И не случайно Сталин наказал и гражданских, и военных начальников, а в 1944 году и вовсе раздробил Орловскую область, образовав самостоятельный брянский регион. Вождь был очень недоволен событиями начала октября сорок первого. И это имело далеко

идущие последствия. Для Орловской области.




4. Трагедия в Медведевском лесу


Орловский каторжный централ теперь именуется следственным изолятором. Находящимся здесь под стражей по желанию выдают шахматы и шашки. Существовал ли такой порядок в середине прошлого века, сказать трудно. Но, как поведал мне в своё время военный историк М. Мартынов, в 1941 году заключённые также играли в шахматы, скорее всего, самодельные. И одна из партий так и осталась недоигранной, когда 11 сентября 157 осуждённых по политическим мотивам были вывезены в Медведевский лес и расстреляны. На следующий день остальных обитателей тюрьмы эвакуировали. Через три недели в Орёл вошли немецкие войска.

На этом эпизоде стоит заострить внимание, вспоминая пресловутый Акт «О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в городе Орле и Орловской области» академика Бурденко, в котором он сообщает: «По показаниям очевидцев и свидетелей, на кладбище около городской тюрьмы, за

время оккупации немцами города Орла, было похоронено не менее 5 000 военнопленных и мирных советских граждан. Таких могил, жертв немецко-фашистских оккупантов, в Орле и Орловской области десятки…» Любопытно, что указывается круглая цифра, сразу вызвавшая сомнение в своей точности, ибо по всем раскладам срочно созванная госкомиссия попросту

физически не сумела бы за несколько дней точно подсчитать число невинно убиенных.

И далее: «Медицинско-экспертная комиссия в составе: члена Чрезвычайной Государственной Комиссии академика Н.Н. Бурденко, Главного судебно-медицинского эксперта фронта, полковника Н.П. Огаркова, Главного патолога фронта, профессора Д.Н. Выропаева, армейского патолога, доцента Н.В. Константиновича, армейского судебно-медицинского эксперта, капитана В.А. Дробышевского и врача патолога анатомической лаборатории, старшего лейтенанта И.И. Дорохова вскрыла и исследовала 932 трупа, извлечённых из могил у городской тюрьмы, кирпичного завода, в овраге деревни Некрасово, на территории бывшего детского городка, в

Медведевском лесу и в лесу у деревни Малая Гать. Комиссия установила, что это трупы советских граждан, расстрелянных год–полтора тому назад. Расстрел производился на близком расстоянии огнестрельным оружием в затылочную часть черепа…»

Сразу вспомнилось, как долго у нас скрывалась Катынская трагедия с расстрелом польских офицеров сотрудниками НКВД под Смоленском.

Мировой общественности чуть ли не полвека доказывали, что это дело рук немцев. Потом всё-таки признались, что уничтожались поляки по приказу Сталина со товарищи. Вот и в этом «Акте…», как вы заметили, упоминается Медведевский лес. Безусловно, фактов уничтожения орловцев оккупантами предостаточно. Но зачем же всё валить в одну кучу? Ведь в Медведевском лесу «наследили» как раз наши чекисты. Причём до сих пор имена весьма известных людей, тайно захороненных под Орлом, никак не обозначены на тех монументах, что появились в местах расстрела. А ведь «враги народа» оправданы и доказано, что это было именно преступление властей.

В 1990 году Пленум Верховного суда СССР за отсутствием состава преступления отменил приговор в отношении расстрелянных. А все предыдущие годы тайна Орловского централа и правда о сентябрьских событиях тщательно скрывались в недрах спецхрана. Да и сейчас ещё не всё досконально изучено в этой страшной истории.

Кстати, в 1898 году Лев Николаевич Толстой приезжал в Орёл для осмотра городской тюрьмы. Тогда он работал над романом «Воскресение».

Впервые я переступил порог Орловской тюрьмы, прошёл маршрутом великого писателя в конце 80-х прошлого века, пытаясь собрать хоть какие-то сведения о сентябрьских событиях сорок первого года. Но только сегодня можно более или менее достоверно рассказать об одном из чудовищных преступлений сталинского режима.

Для начала приведём дословно документы из архива ЦК КПСС.

«Секретно

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ

Постановление № ГКО-634 сс

6 сентября 1941 г.

Применить высшую меру наказания – расстрел к 170 заключённым, разновременно осуждённым за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу.

Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».

«Совершенно секретно

Государственный комитет обороны

Товарищу Сталину

(На записке имеется роспись: «И. Сталин». Цифра «170» подчёркнута его рукой. – Ред.)

В связи с военными действиями между СССР и Германией, некоторая – наиболее озлобленная часть содержащихся в местах заключения НКВД государственных преступников ведёт среди заключённых пораженческую агитацию и пытается подготовить побеги для возобновления подрывной работы.

Представляя при этом список на 170 заключённых, разновременно осуждённых за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу, НКВД СССР считает необходимым применить к ним высшую меру наказания – расстрел.

Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Прошу Ваших указаний.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия

6 сентября 1941 г.».

ПОСТАНОВЛЕНИЕ о прекращении уголовного дела:

«12 апреля 1990 г.

гор. Москва

Военный прокурор I отдела Управления Главной военной прокуратуры по реабилитации подполковник юстиции Зыбцев, рассмотрев уголовное дело № 1–89, – установил:

5 сентября 1941 г. в соответствии с указанием народного комиссара внутренних дел СССР Берия Л.П. и его заместителя Кобулова Б.З. 1-м спецотделом совместно с тюремным управлением НКВД СССР за подписями начальников этих подразделений Баштакова Л.Ф. и Никольского

М.И. составлен список на 170 человек заключённых, осуждённых ранее за контрреволюционные преступления и отбывавших наказание в Орловской тюрьме ГУГБ НКВД СССР. В списке кратко изложены установочные данные на каждого заключённого и в отношении 76 человек указано, что,

находясь в тюрьме, они якобы проводят антисоветскую агитацию.

6 сентября 1941 г. Берия на имя Председателя Государственного Комитета Обороны Сталина И.В. за исх. № 2583/б направил письмо и представил список на 170 заключённых с ходатайством применить к ним высшую меру наказания – расстрел, указав о том, что, в связи с военными

действиями между СССР и Германией, перечисленные в этом списке лица проводят среди заключённых пораженческую агитацию и пытаются подготовить побеги для возобновления подрывной работы. Рассмотрение так называемых «материалов» предлагалось поручить военной коллегии Верховного суда СССР.

В тот же день 6 сентября 1941 г. Сталин подписал постановление № ГКО-634сс о применении высшей меры наказания – расстрела к 170 заключённым, разновременно осуждённым за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов, как отмечено в постановлении, поручено военной коллегии Верховного суда СССР.

8 сентября 1941 г. на основании указанного постановления, без возбуждения уголовного дела и проведения предварительного и судебного разбирательства, военной коллегией Верховного суда СССР под председательством Ульриха В.В. (члены коллегии Кандыбин Д.Я. и Буканов В.В.)

вынесен приговор в отношении 161 заключённого, согласно которому осуждены по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу – следующие лица: (далее следует список из 161 фамилии. – Ред.).

11 сентября 1941 г. в отношении 157 осуждённых приговор приведён в исполнение в Медведевском лесу недалеко от г. Орла. Четверо из приговорённых к высшей мере наказания – Семёнов Е.П., Шнейдер Г.К., Корхонен В.Л., Лысова-Мухотдинова Е.А., переведённые к тому времени в иные места заключения, расстреляны по месту их содержания в период с 13 по 18

сентября 1941 г.

Настоящее уголовное дело возбуждено 18 января 1989 г. Прокуратурой СССР в соответствии с частным постановлением пленума Верховного суда СССР № 40–88 от 13 июня 1983 г. по делу Пятакова Ю.Л., Радека К.Б., Арнольда В.В. и других осуждённых по приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 30 января 1937 г.

В ходе рассмотрения данного дела пленум Верховного суда СССР установил, что в период отбытия наказания, назначенного по приговору от 30 января 1937 г., Арнольд 8 сентября 1941 г. заочно был осуждён военной коллегией Верховного суда СССР по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу. По этому же приговору от 8 сентября 1941 г. без возбуждения уголовного дела и без проведения предварительного следствия и судебного разбирательства осуждено ещё 160 человек, отбывавших наказание в Орловской тюрьме.

В связи с тем, что обстоятельства, относящиеся к законности вынесенного приговора, нуждались в проверке, а при необходимости и в расследовании, пленум Верховного суда СССР принял решение о передаче материалов, связанных с вынесением приговора военной коллегией Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 г., Генеральному прокурору СССР для принятия по ним решения, основанного на законе.

Возбуждённое Прокуратурой СССР уголовное дело поступило по подследственности в Главную военную прокуратуру. Вышеназванные обстоятельства вынесения неправосудного решения военной коллегией Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 г. в ходе предварительного следствия подтвердились следующими собранными по делу доказательствами.

Так, из показаний бывшего начальника 1-го спецотдела НКВД СССР Баштакова Л.Ф. видно, что список на 170 заключённых, содержащихся в Орловской тюрьме, составлялся в 1-м спецотделе по указанию Кобулова и при его непосредственном участии. Именно Кобуловым выполнялись в

списке различные пометки и определялась судьба каждого заключённого. Материалов об антисоветской деятельности заключённых в период их пребывания в тюрьме, как заявил Баштаков, в 1-й спецотдел не поступало, и на основании каких данных об этом сказано в списке, ему неизвестно (т. 1, л. д. 36–37; т. 2, л. д. 13–17).

Эти показания Баштакова согласуются с приобщённым к делу списком на 170 заключённых, содержащихся в Орловской тюрьме, отпечатанным на типографском бланке 5 сентября 1941 г., в котором от руки напротив каждой фамилии выполнены различные пометки. В отношении 76 человек, перечисленных в списке, внесены сведения о том, что, находясь в тюрьме, они проводят антисоветскую агитацию (т. 7, л. д. 6–51).

Бывший начальник тюремного управления НКВД СССР Никольский М.И., подписавший список на 170 заключённых, подтвердил, что его составлением занимались сотрудники 1-го спецотдела по особому указанию руководства. При этом, как отметил Никольский, по ошибке в списке оказались фамилии и тех заключённых, которые на момент его составления в Орловской тюрьме уже не содержались, т.к. к тому времени умерли или были освобождены в связи с пересмотром их дел. (Спешка была такая, что в список попали не только эти отсутствующие девять человек, но и Б.Г. Ворович, который ещё 28 мая 1941 г. был оправдан пленумом Верховного суда СССР и подлежал освобождению, однако по неизвестным причинам продолжал содержаться в Орловской тюрьме и в сентябре был расстрелян. – Ред.)

Никакими материалами, свидетельствующими об антисоветской деятельности заключённых, как следует из пояснений Никольского, тюремное управление НКВД СССР не располагало (т. 1, л. д. 38–47, 48–53).

По сообщению компетентных органов, каких-либо материалов, подтверждающих антисоветскую деятельность содержащихся в Орловской тюрьме заключённых, не имеется. В процессе расследования сведений об этом также не выявлено (т. 2, л. д. 6, 41).

Бывший начальник Орловской тюрьмы Яковлев С.Д., давая пояснения об обстоятельствах расстрела осуждённых, сообщил, что примерно за месяц до захвата фашистами г. Орла (выходит, в августе, то есть задолго до сталинского Постановления № ГКО-634 сс–!?) из НКВД СССР прибыла оперативная группа для выполнения специального задания – расстрела группы заключённых, содержащихся в тюрьме. Согласно имевшемуся у членов группы списку, заключённых на специально оборудованных автомашинах в течение одного дня вывезли за город и расстреляли. Никто из сотрудников тюрьмы к этой операции не привлекался (т. 1, л. д. 54–58).

Будучи допрошенным по факту приведения в исполнение приговора, бывший начальник УНКВД по Орловской области Фирсанов К.Ф. показал, что распоряжение председателя военной коллегии Верховного суда СССР Ульриха о приведении в исполнение приговора поступило в то время, когда производилась эвакуация содержащихся в тюрьме заключённых. Город, в связи с наступлением немецких войск, подвергался частым и сильным бомбардировкам. Перед ним и представителем прокуратуры стояла задача не допустить подмены осуждённых и исключить какие-либо факты глумления над ними. Совместно с прокурорским работником, пояснил Фирсанов, ими изучались личные дела заключённых и имеющиеся в них данные сравнивались со сведениями, полученными в ходе опроса осуждённых.

О том, как протекала процедура объявления осуждённым приговора, Фирсанов сообщил следующее:

«Они препровождались в особую комнату, где специально подобранные лица из числа личного состава тюрьмы вкладывали в рот осуждённому матерчатый кляп, завязывали его тряпкой, чтобы он не мог его вытолкнуть, и после этого объявляли о том, что он приговорён к высшей мере наказания – расстрелу. После этого приговорённого под руки выводили во двор тюрьмы и сажали в крытую машину с пуленепробиваемыми бортами…»

Для приведения судебного решения в исполнение и захоронения расстрелянных, как показал далее Фирсанов, было определено место километрах в 10-ти от г. Орла по направлению к Мценску и Болхову, в так называемом Медведевском лесу. Об этом ему известно из доклада своих подчинённых – сотрудников УНКВД по Орловской области Черноусова К.А., Слюняева Н.И.

и Теребкова Г.И., являвшихся членами комиссии по приведению приговора в исполнение. По заявлению Фирсанова, сам он на месте расстрела не был.

Отмечая скрытность и тщательность, с которой была проведена операция, Фирсанов указал: «…С лицами, которые должны были подвергнуты расстрелу, в камерах продолжало находиться человек примерно 200 осуждённых. Это было сделано для того, чтобы замаскировать предстоящую акцию… Потом эти 200 человек осуждённых на следующий день после расстрела их сокамерников были эвакуированы…»

Из пояснений Фирсанова следует, что деревья, которые находились в лесу на месте захоронения, предварительно выкапывались с корнями, а после погребения расстрелянных были посажены на свои места. Вплоть до 3 октября 1941 г., т.е. захвата Орла немецко-фашистскими войсками, как отметил Фирсанов, им неоднократно направлялись на место расстрела подчинённые под видом грибников для проверки состояния места захоронения. По их докладам, обстановка на месте захоронения не нарушалась (т. 1, л. д. 274–281).

В ходе расследования настоящего уголовного дела устанавливались лица, приводившие приговор в исполнение, и место захоронения расстрелянных, однако принятыми мерами розыска участников этой акции и место погребения осуждённых найти не представилось возможным.

Оценивая в совокупности собранные по делу доказательства, следует прийти к выводу о том, что лица, причастные к исполнению приговора от 8 сентября 1941 г. о расстреле 161 осуждённого, не могли знать, что данное судебное решение военной коллегии Верховного суда СССР является незаконным, а поэтому в их действиях отсутствует состав какого-либо преступления.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68696913) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения